Это был упрек, а упреков Николай не выносил.

— Я знаю! Знаю! — заорал он. — Я на похоронах был! Это ты из дома не выходишь, а я своими руками гроб нес! И что теперь? Застрелить этого козла предлагаешь?

Он ждал ответа, но Лера молчала; она снова ушла в себя.

— Лёня бы так не хотел, я думаю, — сказал Николай. — Если у этого придурка правда мегаломания, мы ему только подарок сделаем. Он же во все газеты попадет.

Лера продолжала молчать, и Николай встал.

— Ладно, если что понадобится — звони, — сказал. Уже от двери обернулся:

— Знаешь, может, тебе квартиру поменять? Я бы не смог так… Здесь все о Лёне напоминает…

— А я и не собираюсь о нем забывать, — ответила Лера.

…В квартире Даши и Артема сидел гость. Это был Александр Андреевич. На столе стояла бутылка вина, кое-какая закуска. Это было что-то вроде поминок… Бутылка была почти пуста, и почти всю ее выпила хозяйка. Она была уже пьяна, и гость услужливо подливал еще.

— Есть еще слабая надежда на кассацию, — говорил он. — Но для этого ему надо будет хотя бы частично признать вину. Если ты не уговоришь его изменить показания…

— Я — не уговорю, — заверила Даша.

— Тебя он бы послушал, — продолжал Александр Андреевич. — Меня — понятно, что нет. А тебя — может быть.

— Он сам решает, — грустно ответила Даша. — Только сам. Сомневаюсь, что Артема хоть кто-то интересует, кроме его самого.

Александр Андреевич улыбнулся, отпил глоток вина.

— Наконец-то ты это поняла, — сказал он. — Он манипулятор, Даш. Всегда им был. Дети все манипуляторы, но у Артема редкий талант. Он использует всех, до кого может дотянуться.

— Забавно! — усмехнулась она. — Он про вас то же самое говорит.

— Может быть, это семейное, — согласился он. — Я с себя вины не снимаю. И в этом моя боль. Это я его таким сделал. Мне и отвечать.

— Вот тут он бы с вами не согласился. Артем уверен, что каждый отвечает за себя. И никто никому не обязан.

Она сказала это так, что было ясно — она разделяет эту позицию мужа.

— Тогда зачем мы вообще живем? — вопросил Александр Андреевич. — Зачем любим?

— Для психолога вы задаете странные вопросы, — заметила Даша.

— Психологи еще и люди, — сказал гость. — И у нас тоже есть чувства. Нам нужна опора, нужна поддержка. Особенно когда настают тяжелые времена.

А вот это было уже не про Артема. Это был переход к новой теме, совершенно новой…

— Как сейчас? — спросила Даша.

— Как сейчас, — подтвердил гость и подлил ей еще вина.

— Не надо, я уже не могу, — сказала она.

— Мы не так хорошо знаем друг друга, — отвечал Александр Андреевич. — А это средство, — он кивнул на бутылку, — прекрасно выполняет свою функцию. Заставляет нас свободнее взглянуть на мир, понять, что все не так плохо. Поэтому люди и спиваются. В поисках спокойствия и уюта, а не приключений.

Однако Даша и правда больше не могла пить. Она встала, пошатнулась… Но гость вовремя ее поддержал, обнял. Произнес с чувством:

— Ты — лучшее, что могло случиться с моим сыном за всю его жизнь. И самое страшное, что он этого совсем не ценит.

Даша склонила голову ему на плечо…

…Артем в это время лежал на нарах в своей камере. Он не верил в кассацию. Знал, что не признает вину даже частично. Он думал о Даше, о своей работе…

Мать Леонида и Николая, София Алексеевна, тоже готовилась ко сну. Легла и тут заметила на тумбочке рядом с кроватью набор елочных игрушек, подаренных Леонидом. Она долго смотрела на подарок, а затем протянула руку и столкнула игрушки на пол. Услышала легкий звон, с которым они разбились. Тогда она погасила свет…

С того памятного вечера прошло почти четыре года. Как мы знаем, Лера оказалась права: Артем действительно вышел на свободу по УДО и даже сумел добиться пересмотра своего дела. И этот пересмотр начался…

Когда утром Николай, уже четыре года после смерти брата возглавляющий созданную им фирму, подъехал к своему офису, он увидел машину Следственного комитета, стоявшую возле подъезда. Сотрудники комитета носили туда какие-то бумаги. Это слегка встревожило Николая, хотя он не понимал, какое отношение все это может иметь к нему. Вот он поднялся на свой этаж, вошел в свой кабинет… и остановился. Здесь все было перевернуто вверх дном. Эксперты копались в компьютерах, сотрудники СК изучали документы. Николай оглядел все это и грозно спросил:

— Кто главный?

Один из людей, копавшихся в бумагах, поднял голову и сказал:

— Выйдите и не мешайте работать.

— Это мой кабинет, ребяточки, — заявил Николай. — И бумажки мои. Вы откуда вообще?

Человек, говоривший с Николаем, ответил:

— Следственный комитет. Вот постановление на обыск.

И продемонстрировал бумагу.

— А в чем меня обвиняют? — спросил Николай.

— Пока ни в чем, — ответил следователь. — Но все может поменяться. Дело о смерти вашего брата возобновлено в связи со вновь открывшимися обстоятельствами.

— Это какими обстоятельствами, можно узнать? — спросил Николай начальственным тоном. За последние годы он очень привык говорить таким тоном.

— Узнаете, если следствие сочтет нужным поставить вас в известность, — ответил следователь. И кивнул подчиненным: — Вы закончили? Выносим.

И тут Николай решил показать характер.

— Никто ничего не выносит! — заявил он. — А ну поставили все на место!

— Вы мешаете проведению обыска, — заметил следователь.

— Я мешаю? — взревел Николай. — В моем собственном кабинете? Да кто ты такой вообще? Вон отсюда!

Следователь ничего ему отвечать не стал. Вместо этого негромко сказал помощнику:

— Обеспечению скажи, пусть поднимутся.

И стал ждать. А Николай продолжал бушевать:

— Я сказал: на хрен из моего офиса все!

— Успокойтесь, — пытался урезонить его следователь. — Вы сейчас себе на статью наговорите, потом будете обижаться.

— Да я тебя самого обижу, мало не покажется! — бушевал Николай. — Кто вас сюда звал? Больной этот, что ли, телегу накатал? Я его убью, гада этого, я убью!

Тут в кабинет вошли полицейские и заломили ему руки…

…Матвей просматривал фотографии Кати в соцсетях, когда в кабинет вошел Александр Андреевич.

— Доброе утро, — сказал он. — Как я понимаю, Артема нет.

— Да, его нет, — подтвердил Матвей. — Что-нибудь передать?

— Нет, я думаю, вы сможете мне помочь. Запишите меня на прием.