Сейчас я понимаю, насколько безумно себя вел и как сильно себя разрушал, но тогда этого не осознавал. Сейчас это повергает в шок, а тогда подобное поведение не имело для меня большого значения.

Моя бабушка была самым бескорыстным и щедрым человеком, которого я когда-либо знал. Она могла отдать человеку все до копейки, даже если бы он сопротивлялся. Она всецело поддерживала меня во всем, что я делал, а особенно в музыке. В молодости она получила классическое музыкальное образование по классу фортепиано, и у нее была склонность к музыке. У меня было такое чувство, что она вздохнула с облегчением, когда я взял в руки гитару, ведь это бабушка покупала мне первые инструменты. Вероятно, она считала, что музыка безопаснее и гораздо утонченнее, чем безумные гонки сквозь толпу пешеходов на BMX. Она и не подозревала, как сильно ошибалась. Ее сын, мой дядя Жак, жил с ней и был примерно на двенадцать лет старше меня. У него был синдром Дауна. Еще он был большим любителем музыки и вкус имел довольно эклектичный, потому что сам напоминал ребенка. Он слушал Village People, ABBA, Partridge Family, но при этом подсадил меня на Джеймса Брауна и Runaways – поди разберись.

Моя бабушка умерла от осложнений болезни сердца в 1990 году, и о Жаке стала заботиться моя мама, но перед тем, как Ола-старшая оставила нас, она выразила большую гордость тем, что я сделал карьеру в музыке. Дядя Жак скончался в 2004 году.

Вполне возможно, что инерция убила бы Guns еще до того, как мы начали куда-то двигаться, если бы не The Rolling Stones. В этот период я увлекался спидболом, точно Джон Белуши. Нам тогда очень нужен был повод сплотиться – еще больше, чем в период, когда у нас не было ничего, кроме решимости, и некуда было идти. Я помню тот день, когда мне позвонили.

– Привет, Слэшер, нам позвонили Stones, и они хотят, чтобы вы играли у них на разогреве. – Это был Алан. – Будет четыре концерта в лос-анджелесском Колизее.

– Правда? – удивился я. – Похоже, это хорошая идея.

– У них скоро гастроли, и они репетируют в Питтсбурге.

– Ну что ж, поедем туда, – сказал я.

Нам заказали билеты на самолет, и мы с Аланом и Дугом отправились на репетицию к Stones. Я взял несколько шприцов и достаточное количество героина на несколько дней – вот и весь мой багаж. Об одном я не подумал, а ведь это было для нас проблемой с самого начала: по пути в Питтсбург Алан планировал заехать в Огайо и проверить, как дела у Great White. Great White… помимо группы Poison не было никого, кто бы воплощал все, что мы ненавидим, точнее, чем Great White, а ведь у нас с ними был один менеджер – Алан Нивен. Это раздражало Акселя каждый день его жизни, особенно после того, как Алан заставил нас выступить вместо них в «Ритце» в Нью-Йорке на концерте MTV в 1988 году. Почему-то они не смогли тогда приехать. Как только мы взлетели и Алан начал пользоваться нашей популярностью для продвижения их карьеры, нам стало совсем неприятно. Так что идея посмотреть концерт Great White по пути на репетицию к Stones показалась абсолютно глупой.

Мне было неинтересно смотреть их концерт, поэтому я остался в номере и ширялся до самого утреннего рейса. К тому времени я уже неплохо научился прятать шприцы и наркотики: все нужное всегда легко помещалось за подкладкой куртки, а внутрь обычной ручки можно было положить героиновые шарики. Были и другие методы, но пусть они так и останутся тайной. В этот раз я перевозил свое добро как-то неаккуратно и сломал шприц.

Оказалось, это не проблема – я просто позвонил на стойку регистрации.

– Э, привет, это регистрация?

– Да, сэр, чем мы можем вам помочь?

– У меня тут небольшое ЧП. Я гитарист группы Great White, и я диабетик, а у меня украли сумку, где лежали шприцы с инсулином. Мне через час выходить на сцену, а лекарство нужно принять заранее. Есть ли поблизости аптека, куда можно кого-нибудь отправить?

– Да, сэр, сочувствую вашей ситуации, я, безусловно, справлюсь с этим поручением.

– Спасибо большое. Ценю вашу помощь.

Когда мне доставили шприцы прямо до двери, я был просто поражен. Наркоман может говорить очень убедительно и легко манипулировать людьми, если дело касается героина. В общем, я очень быстро вернулся в форму, уколовшись в одиночестве прямо в гостиничном номере. За вечер я то ли потерял, то ли все же не потерял один из шариков с героином, но номер отеля я перевернул вверх дном так, как будто точно его потерял. Я перевернул каждый предмет, заглянул под каждую поверхность. Смотрелось так, словно какой-нибудь ребенок решил построить большую крепость из всей мебели.

Вечером я устроил такую вечеринку и такой беспорядок, что в Питтсбург мы опоздали. Большую часть своей наркоты я уже употребил, но, когда мы приехали, мне так нужна была доза, что я уговорил Алана дать мне вздремнуть перед концертом. Я закинулся, отрубился и проспал весь концерт Stones. Алан и Дуг звонили мне много раз, но я даже не услышал телефон. Они вдвоем посмотрели концерт и на следующее утро рассказывали мне, как там было здорово.

Алан посмотрел мне прямо в глаза.

– Слэшер, я собираюсь отказаться, – сказал он. – Вы не можете играть на разогреве у этих парней. Вы вообще не в форме.

– Мы справимся, обещаю! – возмутился я. – Записывай нас.

Несмотря на все свои сомнения, он так и поступил. Я был героиновым маньяком, и окружающих это беспокоило, пожалуй, больше меня. Даже дилеры стали меня избегать. Те немногие, что соглашались мне продавать, не обращали внимания на мое поведение, но все равно не хотели находиться рядом со мной. Они оставляли товар у задней двери Уолнат-хауса и никогда не заходили.

Примерно в это время я увиделся с мамой, и даже уже она забеспокоилась. Она предложила мне поговорить по телефону с Дэвидом Боуи, потому что считала, что его совет поможет мне больше, чем принудительная реабилитация.

Дэвид очень интересно и мудро высказывался на тему злоупотребления химией. Он спросил меня о том, какие у меня отношения с наркотиками и что я сейчас переживаю эмоционально, физически и в отношениях с группой. Я начал что-то рассказывать, а как только дошел до своих маленьких воображаемых друзей, Дэвид меня перебил. Весь этот разговор был довольно откровенным, учитывая то, что Дэвида я не видел с восьми лет, но он и так услышал достаточно.

– Послушай меня, – сказал он. – Ты встал не на тот путь. Если ты каждый день что-то видишь, значит, то, что ты с собой делаешь, не есть хорошо. Когда такое начинает происходить, это означает, что духовная жизнь находится почти на нуле. – Он помолчал немного. – Ты открываешь темные сферы подсознания. И делаешь себя уязвимым для разной отрицательной энергии.

Я уже настолько далеко зашел, что был с ним не согласен: я-то расценивал свои галлюцинации как веселое развлечение.

– Ладно, ясно, – ответил я. – Да, я согласен, что это плохо… Приму к сведению.

Как только мы договорились о концерте со Stones, все стали ответственнее и старались приходить на репетиции вовремя. Казалось, у нас снова появился стимул работать. В то время Дафф был у нас самым ответственным: он каждый день забирал Стивена, дождавшись, пока тот снюхает столько дорожек, сколько нужно, чтобы снова прийти в себя. Затем он заезжал за мной. Им обоим приходилось ждать снаружи, пока я сделаю себе особый предрепетиционный укол.