а не на зияющую рану, где когда-то был паб, в котором работал Джо.

– Все в порядке, – говорит она, отводя с моего лица волосы, – это просто старый дом, ничего страшного. Это не Джо. Мы не знаем, что с ним случилось.

Я киваю. Пусть Белинда считает, что я тревожусь из-за Джо, отчасти так и есть, но в остальном – я слишком ясно вспомнила ту ночь. Я дышу, считаю про себя и с такой силой сдавливаю ее пальцы, что Белинда морщится от боли.

Майкл стучит по стеклу, пытаясь привлечь внимание официанта. Наконец к нам выходит высокий худощавый мужчина с очень темными волосами. Черты лица у него ближневосточные, а выговор нью-йоркский – извинившись, он сообщает, что до завтра все столики заняты.

– Нет, нет, мы не за этим, – перебивает его Майкл. – Нам нужно выяснить, что произошло с пабом по соседству? «У Мадигана»?

– Ах, это… Да. Конечно. Случился пожар.

– Мы догадались.

– А больше мне нечего вам сказать. Мы открылись в прошлом году. С того несчастья прошло много времени. Скорее всего, из-за того случая мы и платим гораздо меньше за аренду помещения, чем пришлось бы при других обстоятельствах. Говорят, дело было плохо. Электропроводка замкнула. Кто-то погиб в огне, кажется, бармен. А владелец потом решил, что не сможет вернуться на то же место, забрал страховку и пропал. С тех пор так все и стоит. А вам зачем?

– Здесь был один человек, – говорю я. – Он жил в комнате над вашим рестораном. Работал в баре. Вы не знаете, что с ним стало? Он живет на прежнем месте?

Белинда мрачно смотрит прямо перед собой, ее лицо отливает серым в свете уличных фонарей. Майкл застыл с открытым ртом. А я отказываюсь замирать от ужаса, не желаю думать о том, что кто-то погиб при пожаре. Пока не выясню все до конца, не позволю себе думать о худшем.

Иногда полезно разделять события на части, так легче выжить.

– Нет, он здесь больше не живет, – отвечает мужчина. Оглядев нас по очереди, он, кажется, начинает понимать, что происходит нечто важное. – Мы получили во владение все здание… без жильцов.

«Без жильцов». Что-то в этой фразе заставляет меня внутренне съежиться. Я представляю себе Джо, как он жил здесь, в маленькой комнате, тяжело работал, копил деньги, жил на гроши. Вижу огонь и Джо, который рискует собой, спасая других. И представляю себе, чем все закончилось – результат описан в двух словах: без жильцов.

– Можно взглянуть на его комнату? – умоляюще спрашиваю я.

– Зачем? – чуть хмурится он с обычным городским недоверием. – Вы его знали?

– Он был моим лучшим другом, – коротко отвечаю я.

Конечно, я могла бы сказать гораздо больше. Он был отцом моего ребенка. Моей первой и единственной любовью. Самым важным человеком в моей жизни. Моим спасением. Однако «лучший друг» – каким-то чудом объясняет все. И этого достаточно.

– Ну, ладно, – отвечает мужчина, поразмыслив еще несколько секунд. – Заходите. Только предупреждаю: там сейчас склад. Кстати, меня зовут Джордж.

– Большое спасибо, Джордж, – отвечаю я, и мы все вместе заходим в ресторан.

Кондиционер, к счастью, веет прохладой, в зале ресторана слышится гул голосов, пахнет специями и экзотическими блюдами.

Джордж ведет нас мимо барной стойки и вверх по узкой крутой лесенке. Открыв одну из дверей на втором этаже, он жестом приглашает нас войти.

Честно говоря, не знаю, чего я ожидала. Быть может, надеялась обнаружить какие-то следы Джо. Хоть что-нибудь, призрака, который подарит мне надежду. Фотографию Грейси на стене, забытую книгу, какой-то знак. Однако передо мной лишь маленькая комната с рядами полок вдоль стен, два закопченных окна, из которых виден проулок. Я вижу огромные пластиковые бутыли с растительным маслом, стопки салфеток, массивные, аккуратно расставленные коробки. Еще здесь заваленный бумагами письменный стол, металлический переносной сейф и календарь на стене. Ничто не напоминает о Джо. От него не осталось и следа. Его больше нет.

– Спасибо, – едва слышно выговариваю я и торопливо выхожу из комнатки. Меня внезапно охватывает непреодолимое желание оказаться как можно дальше от этого места.

Я сбегаю по лестнице, мчусь через зал ресторана, мимо освещенных свечами столов и посетителей. Мимо людей, чьих жизней не коснулось разрушение.

Белинда и Майкл догоняют меня на улице, оба встревоженно хмурятся. Я знаю, как сейчас выгляжу. Бледная, дрожащая, не от мира сего.

Похожа на зомби. Когда мир будто бы исчезает, мне все становится безразлично. Я послушно иду туда, куда ведут меня Майкл с Белиндой, вдоль по улице, и молча захожу с ними в ближайший бар. Маленький, сумрачный уголок, где кто-то играет на пианино песни Билли Джоэла, а бармен с густой рыжей бородой похож на викинга.

– Как она, в порядке? – спрашивает бармен, кивнув на меня, пока Майкл с Белиндой заказывают напитки.

Я скольжу по бармену пустым взглядом, и отвечает ему Белинда:

– Все нормально.

Звучит не очень убедительно, да и вид у меня не особо нормальный. Друзья уводят меня в отгороженный угол, усаживают на обитую красной кожей скамью и ставят на стол нечто пахнущее бренди. Я молча моргаю, быстро-быстро, так что стакан как будто мерцает, дрожит и то пропадает, то снова появляется – не настоящий, а лишь плод моего воображения.

Мы в безопасном уголке, в коконе из дерева и пластика, и Майкл достает телефон. Я вижу, как на экране сменяются одна за другой страницы – он ищет информацию, пытается помочь так, как умеет лучше всего. Белинда сидит совсем рядом со мной, прижимается так тесно, будто старается сжать меня в объятиях и защитить.

– Я нашел статью о том событии, – сообщает Майкл, быстро пробегая взглядом строки, закрывая рекламные сообщения. Он хмуро смотрит на экран.

Белинда подает мне бокал и настойчиво предлагает сделать глоток. Янтарная жидкость обжигает горло, и я кашляю.

Майкл читает про себя, не произнося ни слова, а это плохой знак. Наконец он отрывается от экрана и смотрит на нас с Белиндой поверх деревянной столешницы и одинокой вазочки с арахисом, а потом переводит взгляд на меня. И я вдруг обретаю суперсилу, становлюсь телепатом. Я вижу, что происходит в голове Майкла, сквозь густые волосы и твердые кости черепа, мне открывается лабиринт жужжащих и пузырящихся клеток мозга. Шестеренки вертятся, связи устанавливаются, сообщения отправляются по назначению: он боится, что я и так еле держусь. Теряю голову. И от того, что он готовится сказать, будет только хуже.

Он вспоминает тот день – как давно это было! – день похорон моей мамы. Тот самый день,