Десятки колонн сопровождал. Награжден орденом Красной Звезды. Этот маршрут знает, как свои пять пальцев. А вы здесь — без году неделя. На что вы сосредоточивали его внимание? На дистанцию, глубину удаления, сигналы, порядок действий… Разве он все это не знает?

— Повторение — мать учения!

— Так-то оно так. Но поставьте себя на его место. Что подумал о вас Ивлев?

Остапенко опять шумно заворочался на кровати.

— А ведь и у Ивлева свой характер. Слушая вас, он нетерпеливо переминался с ноги на ногу, как бы говоря этим: я не новичок, все мне известно, все я понимаю.

— Ну, это мы завтра посмотрим, что он умеет.

— Хорошо, оставим Ивлева. Остался Измальцев.

— С секретарем парткома мы найдем общий язык. Здесь я кругом не прав, и постоянно думаю о том, как найти выход из создавшегося положения. Да и случай с Демидовым не прошел для меня бесследно.

— Значит, нужны были чрезвычайные обстоятельства, чтобы произвести переоценку таких ценностей, как долг, честь и человеческое достоинство, осознать и прочувствовать свои просчеты во взаимоотношениях с людьми?

— А почему бы и нет?! Представьте, что только теперь я понял одну немаловажную вещь. Оказывается, очень трудно признать свою горячность, промах, ошибку. Мне, по крайней мере. Могу смело пойти в бой, вступить с врагом в рукопашную схватку. А вот извиняться, отменять приказ… Выходит, что и здесь требуется не меньшее мужество… Дрожь берет, когда подумаю, а что потом скажут обо мне подчиненные?

— Скажут: а наш новый командир полка — человек справедливый, правильный. Поверьте моему опыту, признание своей ошибки не только не нанесет удар по вашему авторитету, а наоборот, укрепит его в глазах подчиненных.

— Аркадий Васильевич, а ведь нам отдохнуть надо, — перебил Остапенко Смирнова. — Нам до подъема два часа осталось. Все! Спим!

— Добро, спим, — согласился Смирнов.

Но сразу уснуть Аркадий Васильевич не смог. Да и Остапенко долго еще ворочался и вздыхал. Лишь когда небо начало светлеть, Смирнов провалился в липкую паутину сна.

Поднялись они от стука в дверь. Быстро оделись, вышли из своего каменного пристанища. В лицо ударили яркие лучи солнца. Их военный лагерь уже проснулся. Солдаты деловито сновали у боевых машин пехоты, готовили к бою оружие. Тихое и теплое утро обещало ясный, погожий день.

— Товарищ полковник, к нам гонец от Кузыбакара, — к Остапенко подошел Ивлев, указал на стройного юношу, что стоял у командно-штабной машины. Смирнов узнал в нем того парня, которого вчера мельком заметил возле развалившегося дувала. — Он передал от нашего друга весть: в уезде объявился хромой Али-бек с бандой в сто человек.

Остапенко подошел к юноше, пожал ему руку, сказал:

— Рахмат!

Юноша приложил ладонь к груди, поклонился и, ни слова не говоря, повернулся, быстро пошел по дороге вниз.

— Почему он без оружия? — удивленно спросил Остапенко начальника разведки.

— Это он к нам поднялся без оружия, — пояснил Ивлев. — А внизу, под скалой, находится большой вооруженный отряд цорандоя и дехкан. Будут охотиться за Али-беком. Попомните мое слово, на этот раз Кузыбакар не упустит его.

— Это их дело. А у нас своя задача. Разведдозор готов к маршу?

— Так точно, — доложил Ивлев и неожиданно попросил: — Разрешите мне его возглавить?

— Что, не доверяете лейтенанту Пасякину?

— Доверяю. Но у него нет боевого опыта. Слишком жаркий денек предстоит. А мне не привыкать — душманские повадки знаю.

— Хорошо. Выступайте через десять минут! Мы двинемся через двадцать.

…Колонна боевых машин пехоты растянулась на марше. Четко выдерживался расчет времени. Все шло по установленному Остапенко плану. До каньона «Глубокий» оставалось 7 километров — двенадцать минут хода.

— На обочине дороги из камней выложена раздваивающаяся стрела, — послышался очередной доклад Ивлева.

— Это что, условный знак? — переспросил Остапенко, потерев свой острый подбородок.

— Не похоже. Скорее всего, это Кузыбакар предупреждает нас. Наверное, о минах…

— Куда указывают стрелы?

— Главная идет прямо по дороге, от нее вправо отходит маленькая.

— Вот что… примите все меры безопасности! — распорядился Остапенко.

Щелкнув тангентой танкошлема, он поставил радиостанцию на прием, повернулся к Смирнову, в раздумье проговорил:

— Видимо, это действительно Кузыбакар. Но о чем он нас предупреждает? Не похоже, чтобы о минах. Здесь есть какая-то простая отгадка. Какая?

Дмитрий Львович помолчал, пододвинул к себе топокарту, стал ее разглядывать. В этот миг со стороны боевого разведдозора донесся сильный грохот. И сразу же по радио последовал доклад Ивлева:

— Направленным взрывом на дороге сделан завал из горных пород. Справа на высоте «Пологая» замечено движение вооруженных людей. Огонь не открывают. Не исключено, что ждут, когда выйдем из БМП и начнем растаскивать камни.

— Может, это люди Кузыбакара?

— Не похоже. Разрешите расчистить завал?

— Действуйте! Мы подойдем через пять минут.

Остапенко посмотрел на часы. Стрелки показывали двадцать минут одиннадцатого. До каньона «Глубокий» разведдозору оставалось три километра. Главным силам бронегруппы — шесть.

— Значит, Кузыбакар знал об этой группе душманов. Маленькая стрела указывала на высоту «Пологая», — вслух рассуждал Дмитрий Львович. — Но о чем тогда говорит основная стрела? И куда делся отряд цорандоя?

Стрельба со стороны разведдозора прервала его размышления. Дважды гулко ухнули пушки.

— Веду бой. Пасякин с отделением под огнем с высоты «Пологая» расчищает завал. Ранен рядовой Ильин, — доложил Ивлев.

— Каковы силы нападающих?

— До взвода, не больше…

— Людей спе́шили?

— Так точно!

Остапенко обхватил рукой свой подбородок, задумался, глядя на карту. Время бежало с катастрофической быстротой, поджимало его с решением. Смирнов видел, как быстро скользил по карте карандаш в руке Дмитрия Львовича. Глядя на острие грифеля, которое очертило высоту «Пологая» справа, Аркадий Васильевич понял, что командир полка вот сейчас отдаст команду, и вся бронегруппа резко повернет по ручью, зайдет душманам во фланг и нанесет сильный удар. Но карандаш неожиданно оторвался от бумаги и в нерешительности завис над нею.

— Командир, время! — напомнил Смирнов.

Остапенко оторвал ладонь левой руки от подбородка, быстро метнул взгляд на инспектора, сказал:

— Спасибо Дынину! — и улыбнулся.

Аркадия Васильевича эта улыбка даже покоробила: там люди ведут бой, помощи ждут, а он?..

— Ивлев, как проход? — спросил Остапенко.

— Пасякин расчистил завал, обстреливает душманов из БМП, укрыв ее за валунами. По нему ведет огонь гранатомет.

— Гранатомет уничтожить сосредоточенным огнем!

— Есть! Разрешите атаковать!

— Нет! Не разрешаю!

Смирнов вопросительно посмотрел на Остапенко. Брови того нахмурились, две продольные складки на лбу сошлись в одну, голос охрип, звучал будто из старого репродуктора:

— Слушай боевой приказ! Сковать противника огнем с места, обеспечить безопасное прохождение основных сил бронегруппы. После чего боевой разведдозор выполняет роль арьергарда. Как понял?

— Все понял! — быстро последовал ответ.

Остапенко, ни к кому не обращаясь, произнес вслух:

— Еще раз спасибо, Михаил