он, я и вы, Игорь Павлович. Мы ему растолковали, мол, нельзя ставить задачи парторганизации в приказах по полку, подсказывали, убеждали, что командир должен быть примером такта, выдержанности, опираться в своей деятельности на парторганизацию. Казалось бы, все должно стать на места. Ан — нет. Остапенко никаких выводов из того разговора не сделал. Глядя на него, и командир третьего батальона начал покрикивать на секретаря партбюро. Когда мы собирались вызвать на партком этого комбата, Остапенко воспротивился, дескать, тому надо батальонные тактические учения готовить, а не говорильней заниматься. Я добился своего. И тогда он мне знаете что сказал? Говорит, вы, товарищ майор, покушаетесь на мой авторитет. Каково, а?

— И на этом разговор с Остапенко закончился? — переспросил Смирнов.

— Нет, конечно же. Я настаивал на том, чтобы он извинился перед подполковником Демидовым.

— Ну и что?

— Сначала он ни в какую. Потом подошел подполковник Семенов, и мы вдвоем стали ему растолковывать, что к чему, убеждать, требовать, наконец.

— И каков итог?

— Мне думается, он слушал нас, а думал о другом, — нахмурился Измальцев.

— Нет же, нет, — перебил его Семенов. — Это у Остапенко привычка такая: смотреть не на собеседника, а чуть выше него. Наши советы, думается, дошли до него. Хоть и под нажимом, но он согласился извиниться перед Демидовым. Сразу после обеда будет построение личного состава подвижного бронеотряда. Проведем короткий митинг, потом оставим на пару минут офицерский состав. Остапенко извинится за допущенную бестактность, и бронеотряд выйдет в рейд.

— Если бы все было так легко, — покачал головой Измальцев.

— А может, вы все усложняете? Признаться, и выводы вашего письма мне не нравятся, — откровенно сказал Смирнов. — Очень уж они категоричны.

— Во-во, я ему об этом говорил, — вступил в разговор Семенов. — Считаю, что письмо написано преждевременно. Да, полковник Остапенко не похож на нашего прежнего командира. Полковник Никитин прошел большую жизненную школу, глубоко знал свое дело, уважительно относился и к старшим, и к младшим по званию, У Остапенко иной стиль работы. Он — суховат, грубоват, своеволен. Поэтому в сравнении с прежним командиром несколько проигрывает. Но ведь дело свое он знает! Есть у него и прочные положительные черты характера: глубина знаний, высоко развито чувство личной ответственности за порученный участок работы, настойчивость в достижении поставленной цели…

— Все это теория, — вставил Измальцев. — Теорию Дмитрий Львович знает. А вот на практике предпочитает следовать другим путем.

— Вы не согласны с тем, что трудится Остапенко много и немало полезного сделал для полка? — спросил Семенов.

— Этого я не отрицаю. Он действительно работает упорно, а настойчивость, с которой он добивается намеченной цели, заслуживает уважения. Но все ли избранные им средства приближают решение задачи — вот в чем вопрос… Скажите, товарищ полковник, — Измальцев обратился неожиданно к Смирнову, — как бы вы себя чувствовали, если бы вам постоянно делали внушение при подчиненных, распекали, не очень выбирая слова, во всеуслышание советовали чаще шевелить мозгами? Видимо, вас захлестнуло бы чувство унижения и внутреннего протеста. Не так ли?

Измальцев внимательно посмотрел на Смирнова, ожидая реакции на сказанное им. Аркадий Васильевич промолчал.

— Так вот, грубость, бестактность, пренебрежительное отношение к человеку глубоко ранит его, унижает достоинство. Разве будет у офицера после окрика или разноса высокий душевный настрой на дела? Разумеется, нет. Отсюда страдает и моральный климат в коллективе, и боеготовность подразделения в целом.

— Все это правильно. А что вы сами сделали, чтобы утвердить в коллективе доверительную, товарищескую обстановку, благоприятную нравственную атмосферу? — теперь уже Смирнов пристально посмотрел на Измальцева.

— Выходит, не все мы сделали для этого, — потупился он.

— Вернее, не так мы делали, не теми формами и методами, — поправил Семенов. — Чувствовал я, что слишком оберегаем мы с Измальцевым авторитет командира. Все стараемся говорить с Остапенко тет-а-тет. А нужно было укреплять единоначалие на партийной основе, ставить вопросы о зрелости и воспитанности коммуниста-руководителя на парткоме.

— Теперь мы это сделаем обязательно, — подхватил Измальцев.

— Только осторожно, тонко, не перегните. Остапенко самолюбив. Его убедить надо. Вы читали статью полковника Дынина «Зрелость руководителя», опубликованную в нашей окружной газете? — Смирнов раскрыл свой дипломат, достал свежий номер «Фрунзевца», вручил его Измальцеву. — Прочтите внимательно. И подойдите творчески. Много есть ценных мыслей, настоящего передового опыта.

— Михаил Львович сорок лет на партийной работе. А мой стаж — всего четыре года, — хмуро проговорил Измальцев. — А за свежую газету — спасибо. К нам почта лишь на второй день приходит.

— Олег Валентинович, может, хватит соловья баснями кормить, — Семенов давно поглядывал на часы. — Обед уже заканчивается. Да и на митинг надо успеть, людей на боевую операцию проводить.

…Обед занял двадцать минут. Когда офицеры стали подниматься из-за стола, в столовую зашел майор с медицинскими эмблемами на погонах. Он направился к подполковнику Семенову, вполголоса начал ему быстро о чем-то говорить. Игорь Павлович насторожился. Смирнову показалось, что он побледнел.

— Где теперь Демидов? — замполит посмотрел на часы.

— В госпитале. Уже минут пятнадцать.

— Хорошо. Информируйте меня через каждый час, — Семенов отпустил офицера, повернулся к Смирнову и Измальцеву, — у Демидова давление подскочило к 200. Извините меня, я должен вас оставить.

— Это на нервной почве, — высказал предположение Измальцев, — Демидов очень впечатлительный офицер.

— Какое обычное давление у подполковника Демидова? — спросил Смирнов майора-медика.

— Чуть повышенное — 150. Я могу быть свободен?

— Да, пожалуйста.

Уже на улице Смирнов вдруг понял, почему так забеспокоился Семенов: подполковник Демидов должен был идти старшим подвижной бронегруппы. Теперь его нужно заменить другим офицером. И не просто заменить, а поставить ему боевую задачу. На это уйдет не менее часа. Значит, колонна опоздает с выходом и по горным дорогам не сможет наверстать потерянные тридцать минут.

— Интересно, какое решение примет Остапенко? — неожиданно проговорил Измальцев, видимо, его беспокоили те же мысли, что и Смирнова.

— Сейчас узнаем. А скажите, Олег Валентинович, вы считаете, что у Демидова поднялось давление из-за конфликта с Остапенко?

— Вполне возможно.

— Ну и ну, — покачал головой Аркадий Васильевич.

Несколько минут они шли молча. Высокий и худой Смирнов делал неторопливые длинные шаги. А низкий и полноватый секретарь парткома будто догонял его. У здания штаба полка Измальцев забежал чуть вперед, остановился, спросил у Аркадия Васильевича:

— Членов парткома собрать?

— Да, вечером. До этого я должен побеседовать с Остапенко.

— Понял. У вас сейчас какой план? Может, до гостиницы провести? Отдохните час-другой после дороги…

— Я не устал. Да и времени у меня не много. Сегодня и завтра у вас… Послезавтра вы меня отвезете к авиаторам, посмотрим, как они к отчетно-выборному собранию готовятся. И вы приготовьте мне соответствующие документы. А сейчас вы… — Смирнов умолк