я, заглядывая ей в лицо, — Не каждая княжна похвастает такими самоцветами.

Девушка лишь вскользь взглянула, равнодушно отворачиваясь. И тут я не выдержал.

Откинув в сторону её поклажу, я с силой развернул чертовку к себе и, больно схватив за плечи, яростно встряхнул.

— Чего тебе ещё надобно? Чего? — непонимающе прокричал я, чувствуя, как ярость затуманивает разум, — Тебе не нужны богатые ткани, меха, драгоценности? Что тогда? Что? Что я должен сделать, чтобы получить тебя?

Девушка вспыхнула и с силой оттолкнула.

— Купить меня вздумал? Продажной девкой посчитал? — холодно проговорила она, и от этих слов по моей коже пробежал озноб.

— Не люб ты мне! — яростно проговорила она и окатила меня таким призрением, что я чуть не отшатнулся.

Я вдруг почувствовал, как мои зубы заскрежетали от злости, а кулаки сжались.

— Ведьма, — тихо выругался я, а затем ощутил, как гнев сменяется опустошением, а затем какой-то обречённостью.

— Я не покупать тебя пришёл, — зачем-то оправдывался я, — А одаривать.

— Одаривать взамен на что? На мою благосклонность? — снова презрительно усмехнулась она.

— Я…

— Ты именно покупать меня пришёл, словно рабыню на рынке, словно товар. Бесправную, безмолвную. Вещь.

Я поморщился от справедливости её слов. Они хлёстко стегали, словно плеть.

— Но я не рабыня и не товар. Иди поищи более сговорчивых, глядишь кто и согласится…

— Мне не нужны другие, — перебил я её, и тут же сам поверил в то, что сказал, — Ты мне люба.

— Ах, вот оно как?! — неподдельно удивилась она и рассмеялась, — Ну раз люба, так женись. Или твоя любовь настолько коротка и измеряется парой ночей? А я же только и гожусь для забавы, для твоих постельных утех. Не более.

Я от неожиданности даже рот раскрыл, где-то рядом замерли и мои ближники, внимательно прислушиваясь к нашему разговору.

— Ну что же ты, князь, — смеясь, проговорила она, — Аль чумазая нищая крестьянка не пара князю? Конечно, я ж тебе не ровня.

Она продолжала хохотать, видя мою растерянность, тыча в меня пальцем и утирая ладошкой выступившие от смеха слёзы. А я продолжал растерянно хлопать глазами, не зная, как поступить.

— Езжай домой, княжич, — отсмеявшись, бросила она мне через плечо, — Не дело такому пресветлому с простой замарашкой якшаться, испачкаться можно.

В этой простой незамысловатой фразе было столько горечи, столько яда, что на этот раз я и впрямь отшатнулся прочь.

А через три дня после этого, я уже стоял коленопреклонённый перед светлыми очами великого князя Димитрия, моего отца.

— Твоей милости прошу, князь, — вымученно проговорил я, потупив взор и опуская голову.

Глава 37

Настя

Утро выдалось не добрым. Разбудил меня тревожный стук в дверь и взволнованное лицо Даши.

— Соня Радова пропала, — коротко бросила мне подруга, — Мы с сёстрами идём её искать. Мужики уже прочёсывают лес и болота.

Я тут же скатилась с пригретого места и принялась натягивать на себя сарафан.

— Когда это произошло? — встревожено спросила я.

— Вчера, — снова ответила она кратко, а потом добавила, — Степан всю ночь её искал, а утром попросил помощи у старосты и деревенских.

Из краткого рассказа подруги я выяснила, что девочка не была замечена в подобных поступках, то есть она никогда не убегала раньше из дома, а тем боле так на долго, да ещё и не спросив разрешения. Поэтому не удивительно, что несчастные родители места себе не находили.

— Никак в лес одна пошла, а там звери дикие задрали, — удручённо шмыгнула носом Даша.

— Не надо о плохом думать, — ободряюще сжала я ладонь девушки.

Но долго искать Софью Радову не пришлось. Ближе к вечеру пропажа сама объявилась, вся грязная, словно её в саже валяли. Расспросить девчонку о том, где же она пропадала, не получилось. Девочка молчала, лишь отрешенно отводила взгляд.

Усталая, я только забылась беспокойным сном, как его тут же прервали.

— Проснись, хозяйка! — услышала я встревоженный голос Казимира.

— А? Что? — встрепенулась я, вываливаясь из сновидений, — Что случилось, Казимир?

Плохое предчувствие пробежало по моей коже неприятным холодком. Точно такими же криками как-то раз мой домовик уже будил меня среди ночи.

— Беда в селе, — зашептал нечисть, подавая мне плотный льняной сарафан и рубаху, — Село Мокрое горит, в часовне набат бьют, слышишь?

И действительно, прислушавшись, до моего уха долетели далёкие отголоски колокольного звона. Вскочив с лавки в одной тонкой сорочке, я босая выскочила на улицу и посмотрела на темное небо, которое сейчас расцвело багряным заревом и черным дымом аккурат над тем поселением, про которое говорил мне домовик.

Село Мокрое располагалось в непосредственной близости к нашему, только по другую сторону большого озера, что примыкало к нашей деревне. А по другую сторону болот лежала деревенька Топлая, прозванная так из-за близости того самого гиблого болота. К моему стыду, я ни в одном из этих поселений так и не удосужилась побывать, о чем теперь жалела. Хоть наше село Грязное и считалось самым крупным из трех, но своей колокольни, не говоря уже о церкви, оно не имело. А вот в Мокром как раз таки была своя небольшая деревянная часовенка, в которой раз в несколько месяцев и справлял все необходимые ритуалы и обряды приезжий священник из княжьего посада. Тут и венчали всех желающих, и младенцев крестили, и заупокойную проводили, так сказать задним числом.

— Одевайся, хозяйка. Чую, скоро придут за тобой, — проговорил домовик настороженно, когда я вернулась в избу.

И правда, минут через десять, по двери моего дома начали настойчиво барабанить. Ждать себя я не заставила, и выбежала к незваным гостям полностью одетая и собранная.

— Настёна, — облегченно выдохнул староста, увидев меня полностью готовой, — Беги на красную поляну, там мужики телеги собирают, в Мокром пожар, людям помочь надобно. И это…, - замешкался Колобов, понизив голос, — Травы свои возьми, да мази. Всё пригодиться может.

Его просьба оказалась лишней. В моей сумке, что висела сейчас на моём плече, уже лежало с десяток глиняных баночек, и несколько мотков льняного полотна, которые можно было использовать в качестве бинтов.

На красной поляне, которая являлась в нашем селе подобием сельской площади, собралось почти всё население нашей деревни, а точнее её старшая часть. Лишь малые дети и старики остались в своих домах.

— Выдвигайтесь в Мокрое! — прокричал староста, давая отмашку первым повозкам, на которых лежали лопаты, мотыги, ведра.

— Садись, давай, в нашей телеге поедешь, — услышала я знакомый голос, и чьи-то теплые руки ухватили меня за подмышки и посадили на одну из движущихся телег. Это Никита Колобов постарался, чтобы меня не затоптала чужая