ближников сообщил мне, что кузнец той самой деревни женится на другой девушке, я не выдержал и вновь поехал в ту деревню.

Теперь препятствий не было. Я был абсолютно уверен, что уж сейчас-то она посмотрит на меня по-другому. Теперь, когда её гордость ущемлена, она усмирит свою спесь. Преданная, поруганная, брошенная, сломленная, униженная. Сейчас уж она не станет артачиться, не станет смотреть на меня с таким презрением. Теперь уж не до гордости. Не думаю, что в ближайшее время к ней кто-то захочет посвататься. Примета нехорошая, да к тому же приданого нет, сирота как-никак. Что ещё остаётся брошенной невесте в подобном положении? Правильно, самое лучшее — это найти утешение в объятиях богатого и щедрого покровителя. Но и потакать её капризам я не собирался, я хотел сразу обозначить её место и положение, а точнее безвыходное положение.

Но я вновь ошибся. И я не знаю, что меня уязвило больнее, то, что эта гордячка даже не взглянула на мои дары, или то, что я вновь услышал эту фразу: «Не люб ты мне, княжич».

В тот момент я готов был запороть эту дерзкую девку до смерти. И слова богу вмешался староста, и я смог взять себя в руки. Но в то мгновение, когда мой хлыст взметнулся в воздух, девушка не отпрянула, не сжалась, не испугалась. А напротив, она словно выпрямилась, показывая свою решимость и непоколебимость. А её глаза… О боже! Этим взглядом можно убить. Точно ведьма.

Прошло более двух недель и я успокоился. А затем в один из дней, вместо охоты, я вновь оказался возле того злополучного села. Хотя случайностью это никак не назовешь, ведь я ехал сюда целенаправленно. Не обращая внимания на удивленные взгляды людей и минуя дом старосты, я сразу направил своего коня к окраине.

Я заприметил её сразу, ещё издали. Она сидела возле покосившегося крылечка своей избы, босая, в длинном льняном сарафане, простой грубой рубахе и скромной незамысловатой лентой в волосах, которые видимо ещё с утра были заплетены в тугую косу, но теперь свободно ниспадали блестящим коричневым каскадом на плечи и спину. Солнечные блики играли в прядях и локонах, придавая им золотисто-медный оттенок, притягивая и завораживая взгляд. Девушка напевала себе под нос что-то грустное, при этом ловко перебирала какую-то траву, раскладывая её на несколько кучек прямо на расстеленной возле крыльца материи.

Увидев меня, девушка напряглась. Взгляд из спокойного и расслабленного стал настороженным.

Я спешился и, отцепив от седла довольно увесистый тюк, направился к ней решительным шагом. Девица напряглась ещё сильнее, привстала со своего места и, оправив свой скромный сарафан, поклонилась мне в пояс.

— Здравствуй, пресветлый, — произнесла она, выпрямляясь и окатывая меня холодным взглядом.

Красива, боже, как же красива. Как же хочется содрать с неё эти жалкие грязные тряпки, одеть, словно царицу. Она просто обязана стать моей, чего бы мне это ни стоило.

Видимо последняя мысль, или что-то такое похожее отобразилось у меня на лице, что девушка друг опасливо попятилась.

— Что ты, княжич? — настороженно произнесла она, озираясь по сторонам, видимо ища защиту. Глупая.

— Воды поднеси, — проговорил я севшим голосом, — Напиться хочу!

Она тут же юркнула в сени, зачерпнула полный ковш воды и протянула его мне. Я положил ладонь на её пальцы, а второй рукой ухватил за запястье другой её руки, притягивая девицу ближе. А затем, не впуская её рук, жадно припал к воде. В тот момент она показалась мне сладкой и хмельной, пьянее вина.

Осушив чарку наполовину, я отбросил её прочь, она тут же ударилась об пол с глухим стуком, разбрызгивая остатки влаги в разные стороны. Я же тем временем вдавил девчонку в стену, жадно припадая к её губам.

— Ай, — отпрянул я, утирая прокушенную губу.

— Снова поневолить хочешь? — разъяренной кошкой прошипела она, а затем, выхватив откуда-то из-под сарафана небольшой нож, добавила, — Живой не дамся!

Я замер на месте. Передо мной стояла молодая девушка, почти совсем девочка, такая юная и такая красивая, но вот взгляд. Этот полный боли и отчаяния взгляд…

Так смотрят люди, которым нечего терять. Так смотрят израненные звери, загнанные в угол. Решительно, безумно, яростно, с болью и отчаянием.

Меня словно обухом по голове ударило. Что я делаю? Зачем?

— Тише, Настя, Настенька, — поднял я руки в примирительном жесте, — Успокойся, милая, я не обижу.

Девушка встряхнула головой, не веря.

— Ты же мне жизнь спасла, — снова попробовал я успокоить её, — И я никогда не причиню тебе зла.

Она снова покачала головой, но нож наконец опустила, а затем и вовсе куда-то спрятала в складках своего сарафана.

— Смотри! — выкрикнул я, вспоминая о своей ноше и выскакивая на улицу, — Смотри, что я привёз тебе. Ты только глянь!

И с этими словами я развернул роскошную соболиную шубу и тут же набросил её на хрупкие плечи девушки.

— Разве тебе не нравится? — принялся я жадно рассматривать, как блестящий густой мех заиграл в лучах солнца, оттеняя белую мраморную кожу девушки, — Неужели теперь я снова тебе не мил?

Настя повела плечами, и роскошные меха соскользнули с её тоненьких плечиков.

— Не люб ты мне, княжич, — вновь услышал я ненавистные слова, после которых девушка развернулась и тихо скрылась за дверью своего дома.

***

Вот я зарекался, что больше никакая сила не заставит меня вновь явиться в это село, вновь прийти к этому дому. Но вот прошла неделя, и я снова здесь.

Дом оказался не заперт, на двери был простой затвор, даже не замок, а просто засов, видимо девушка совсем не боялась быть обворованной. Когда я вошел внутрь, то понял почему. Красть здесь было попросту нечего. Пара сундуков, небольшой домашний скарб, горшки, банки, склянки, мешочки с чем-то непонятным, одним словом нищая обстановка, простая и удручающая. Немного смягчали впечатление ароматы трав, что в большом изобилие были развешаны пучками под низким потолком на длинных крученых веревках.

— Идёт! — раздался голос Рагдая с улицы, и я поспешил покинуть помещение.

Увидев меня, девушка остановилась, не доходя до своего дома, и опасливо покосилась на моего сопровождающего. Рагдай без слов тут же отступил с дороги и отошёл подальше к частоколу соседнего двора, где его ожидали Ивор с Мстиславом.

— Здравствуй, пресветлый, — поклонилась она, и прошла к своему дому, неся за спиной полную берестяную коробку каких-то странных ягод.

— Постой, Настя, — перегородил я ей дорогу, — Постой же.

Вытащив из нательного пояса небольшой резной деревянный ларец, я тут же открыл его и протянул ей.

— Посмотри, какое богатство! — проговорил