Анжель отчаянно нравилась Оливье. Ни одна женщина так невозбуждала его, а то, что она беременна, придавало ей особеннуюпривлекательность, ибо Анжель скрытно надеялась добиться выкидыша, а потомуэротические фантазии ее делались раз от разу все изощреннее. Она былавосхитительная любовница, однако жениться Оливье и помыслить не мог! Во-первых,оба без гроша. Когда еще помрет тетушка… а вдруг забудет написать завещание? Даи брак с мнимой кузиной был бы ей не по сердцу; вдруг уменьшит и без тогомизерное содержание? Представить себя зарабатывающим на жизнь Оливье не мог привсей своей неумеренной фантазии. Он слышал, что есть-де такое средство делатьиз свинца золото, а при лунном свете, с помощью розы, сгущать его на ладонилевой руки в настоящие рубины. Оно бы неплохо, да вот беда: Оливье не знал вточности всех манипуляций, а в таком деле самомалейшая оплошка ведет к неудаче.Наверное, потому и не слыхать, что кому-то все же удался сей опыт, размышлялОливье. Да еще говорили, что при этом требуется вовсе не роза, а таинственное растениебаранец, кое умеет ходить и пищит по зорям, как ребенок, когда вытаскивают егокорни. Вот только неудача: сие растение живет только по берегам российских рек,являясь любимым средством русских ведьм и колдунов. Ну что за беда: не подумалОливье, будучи в России, разжиться баранцем, потому и был теперь начисто лишенвозможности честным путем зарабатывать деньги. Оставалось либо красть, либовыгодно жениться. Второе показалось ему предпочтительнее, и Оливье тайком началприглядывать себе невесту в зажиточных бокерских семьях, туманно давая понятьзнакомым дамам, что он хоть и чувствует себя должным заботиться о кузине, ноэто долг совести, а не сердца. Слух об сем мгновенно воцарился на брачной биржеБокера и в ближайших окрестностях. Свахи пришли в боевую готовность… однакопроизошло событие, которое свело на нет все матримониальные планы Оливье,доказав Ангелине, что бог есть и он заботится о ней, хоть и весьма своеобразнымспособом.

* * *

У тетушки Марго, которая некогда, как это ни странно, тожебыла ребенком, в Тарасконе жила старая нянька, и вот господь прибрал ее.Тетушка Марго отправилась на похороны и поминки, а в этот день, как нарочно,разыгрался мистраль. Когда дилижанс, на котором решила подъехать тетушка Марго,переезжал через Бокерский мост (великолепное решетчатое сооружение), ветерпришел в полное неистовство. Кучера сдуло с козел; с крыши дилижанса посыпалисьчемоданы и корзины, сам же экипаж угрожающе накренился… Пассажиры-мужчины одинза другим повыскакивали из дилижанса и вцепились в веревки, укрепленные по егостенкам, однако усилий восьми человек было недостаточно, и экипаж, проломиврешетчатые резные перила, свалился в Рону под страшный женский крик,доносившийся изнутри, и под вопль спохватившегося кучера:

– А как же дама?!

Дамой, не успевшей выскочить и совершившей смертельный полетс Бокерского моста, оказалась, как можно догадаться, тетушка Марго…

Однако тетушка была еще жива, когда ее вытащили из реки: спереломанными ребрами, вся в ссадинах, она находилась при смерти. Из обломковдилижанса соорудили носилки и доставили бренное тело домой, в объятия насмертьперепуганного племянника. Никогда, даже, кажется, на мосту через Березину, небыло у Оливье столь испуганного лица. Ведь там у него оставалась надеждавыжить, вернуться домой, дождаться наследства… Мост через Рону почти лишил еготакой надежды, ведь тетушка Марго явно собиралась умереть, не оставивзавещания!

Бокер затаил дыхание. Дамы с дочерьми на выданье всей душоюмолились, чтобы нотариус господин Блан успел прийти в дом де ла Фонтейновпрежде, чем тетушка Марго отдаст богу душу, множество было и таких горожан,которые охотно протянули бы поперек улицы веревочку, чтобы господин Бланспоткнулся о нее и сломал себе ногу. Впрочем, бокерский нотариус был человекосторожный и всегда смотрел себе под ноги, а оттого отличался чрезвычайноймедлительностью, и то расстояние, которое нормальный человек прошел бы заполчаса, нотариус Блан преодолевал больше часу.

Он был преисполнен уверенности, что завещание удастсясоставить, даже если мадам де ла Фонтейн лишилась дара речи. Ведь законразрешал в таком случае выражать свою волю жестами. У нее сломаны руки, но ведьшея-то не сломана, рассуждал нотариус, значит, кивать в знак согласия сможет,это разрешено – только обязательно в присутствии двух нотариусов. Молодому дела Фонтейну очень повезло: в Бокере по делам как раз оказался парижскийнотариус де Мон, человек, весьма известный в своих кругах как заслугами перед законом,так и богатством (он занимался юриспруденцией не для заработка, а из любви кискусству), а также благородством происхождения, связанного, между прочим, сБокером. Один из прежних властителей Прованса, Раймонд V, в 1172 году созвал вБокер множество вельмож, и каждый прибывший сюда рыцарь старался блеснутьроскошью. Так, Вильгельм Громаркель приказал приготовить на огне восковыхфакелов все блюда для своего личного стола и для угощения трехсот рыцарей.

Раймонд де Во приказал сжечь перед собравшимися рыцарямитридцать самых красивых лошадей из числа привезенных. А Рембо де Мон велелпровести при помощи двенадцати пар быков длинные борозды во дворах и вокрестностях замка и в этих бороздах «посеять» тридцать тысяч су. Тогда суравнялся теперешнему франку, и среди жителей Бокера не было человека, которыйвот уже почти семьсот лет не ждал бы каждую весну, что замечательные семенанаконец-то взойдут и заколосятся.

Как легко догадаться, Рембо де Мон был предком Ксавье деМона, отчего бокерцы, лелея многовековые надежды, относились к потомку с тем жепиететом, что и к предку. Поэтому нотариус Блан счел для себя честью, когдагосподин де Мон согласился наведаться с ним в дом де ла Фонтейнов.

Разумеется, они отправились в путь не пешком: де Мон счел быниже своего достоинства пешком ходить по городу, который считал чуть ли несвоим вассальным владением. Два квартала до дома клиентов следовало непременнопреодолеть в двухместной позолоченной карете с огромными стеклами спереди и посторонам, в карете о шести лошадях с вензелями на дверцах и двумя форейторамиверхом. Беда была лишь в том, что карета стояла незаложенная, а потому прошелеще час, прежде чем она тронулась в путь, причем в то время, как передняялошадь вступила на фонтейновский двор, задние колеса кареты как раз выезжали сгостиничного двора: кварталы в Бокере были коротенькие.

Но рано или поздно все заканчивается, так что насталонаконец мгновение, когда нотариус Блан ввел высокочтимого коллегу в тот дом,где спешно требовалось составление завещания.

Уже стемнело. Толстая служанка, всхлипывая, сунула каждомупо вонючей свече в грязном закапанном подсвечнике и, махнув рукой в сторонулестницы, – мол, идите наверх! – села на нижней ступеньке и уткнулась впередник, старательно всхлипывая.