Она только погладила его по спутанным волосам и принялась смывать с него грязь. Она надела на него чистую одежду, подстригла когти на его лапах и уговорила заползти на тюфяк, который приготовила перед камином.

Хотя этот поток был самым тяжелым, это был один из нескольких подобных эпизодов, и стойкая экономка ухаживала за ним без колебаний.

Только она из всех женщин в замке видела его после приступа. Джоан и Кларимонду всегда изгоняли в другую часть замка, пока он выздоравливал. Они были свидетелями только последствий проклятия, шрамов, которые медленно покрывали его и превращали из человека в монстра. На этот раз его уродства были намного хуже, и он не был заинтересован в том, чтобы услышать сдавленные вздохи шока или ужаса, если они его увидят. Лучше всего было оставаться незамеченным, когда они прибудут с кадкой.

Он доел остатки рагу, приготовленного Магдой, когда дверь открылась после короткого стука. Баллард натянул капюшон на голову и отступил в темный угол. Все женщины его дома, кроме Циннии, вошли, таща за собой кадку и ведра с водой.

Эмброуз прошел последним с набитым мешком на плече. Он с громким стуком уронил свою ношу у очага.

— Мешок с камнями, — сказал он, держась за поясницу, выпрямляясь. — Не говори, что я никогда ничего тебе не давал.

Потребовались еще полчаса и непрерывные парады ведер с водой, прежде чем они наполнили кадку и нагрели все камни, чтобы вода оставалась теплой.

Эмброуз растопырил пальцы над поверхностью воды и бросил на Балларда предупреждающий взгляд.

— Не привыкай к этому. У меня есть дела поважнее, где нужно использовать магию, чем греть воду для твоей ванны, — с этими словами рябь распространилась по воде расширяющимися кругами. Тепло переливалось через край ванны, обдавая руки Балларда. Колдун наклонил голову и поклонился, прежде чем уйти.

В комнате остались только Магда и Луваен, и первая собрала посуду, чтобы отнести ее вниз. Она шмыгнула носом:

— Что ж, самое время тебе поесть. Если тебе нужна добавка, пошли Луваен вниз, — она последовала за Эмброузом, оставив Балларда на попечение Луваен.

Она провела кончиками пальцев по воде. Пар волнистыми завитками поднимался по поверхности.

— Вода горячая, милорд.

Он отвернулся. Она достаточно насмотрелась на него сегодня: держала его в своих объятиях и целовала. Он отчаянно нуждался в утешении, но не мог игнорировать желание отступить от ее пристального взгляда.

— Мне не нужна твоя помощь.

— Кто говорил что-нибудь о помощи? Ты разделишь её со мной.

Его брови приподнялись, и он повернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как она снимает расшнурованный корсаж. Она подмигнула ему, прежде чем сбросить остальную одежду и предстать перед ним обнаженной.

— Твоя очередь, — сказала она.

Он отдал бы свою руку с мечом и то, что осталось от его имущества, чтобы снова различать цвета. Он мог только представлять розовое сияние огня от очага, омывающего ее кожу, или рыжий оттенок ее темных волос, заплетенных в косы. Она была красива — длинноногая, в пятнах оттенка сланца, дыма и железа.

Он ответил на ее спокойный пристальный взгляд:

— Женщина, я думаю, ты действительно слепа.

Она скрестила руки на груди, скрывая восхитительные маленькие соски, затвердевшие от холода, и нахмурилась:

— Я прекрасно вижу, может быть, лучше, чем ты видишь меня. Теперь давай посмотрим на остальное.

Ее сила была несгибаемой, с топором в руке или без него. Ее настойчивость в том, чтобы он разделся, была намного сильнее, чем его желание сопротивляться ее требованиям. Баллард сбросил плащ вместе с бриджами.

Ее хмурый взгляд превратился в довольную улыбку. Луваен шагнула ближе к нему, смотря на его бедра. К его удивлению, он возбудился под ее взглядом. Баллард думал, что этот последний поток лишил его желания, превратив в евнуха, не кастрируя его. Он улыбнулся ей в ответ. Воинственная Луваен может заставить даже его член повиноваться ей.

Ее рука скользнула вниз по всей длине его члена, пальцами перебирая завитки мягких волос, окружающих его основание.

— О, — сказала она разочарованным голосом. — Нет цветов, которые можно было бы сорвать, — она подмигнула во второй раз.

Он вспомнил острую боль в голове, когда выдернул из волос одну из вьющихся лоз. Его бедра напряглись.

— Одна маленькая милость, — сказал он.

И это было милосердие. В первые ясные минуты выздоровления от потока он поступил так, как поступил бы любой мужчина, и проверил себя между ног. Громоподобное сердцебиение, которое он отказывался признавать ужасом, успокоилось, как только он убедился, что, хотя многое в нем изменилось, одна очень важная часть все еще оставалась человеческой.

Луваен завязала свои косы на макушке, закрепив их сложным узлом. Эта прическа подчеркивала ее элегантную шею. Она взяла его за руку и подвела к кадке, предоставив ему прекрасный вид на ее изящную спину и изогнутый зад, когда она первой вошла в воду. Баллард не удержался и обхватил одну ягодицу, стараясь не впиться когтями в ее гладкую кожу. Она остановилась, опустив одну ногу в ванну, и с полуулыбкой оглянулась через плечо:

— Такой галантный рыцарь, помогает даме принять ванну.

Она забралась внутрь и села. Горячая вода поднялась и покрыла ее по плечи. Она издала низкий стон, от которого жар затопил его тело и сделал его твердым, как камень. Евнухом даже и не пахнет. Луваен вяло махнула ему рукой:

— Ты так и будешь стоять там?

Он присоединился к ней, расположившись так, что его спина прислонилась к ее груди, и он сел, устроившись между ее ног. Луваен просунула одну руку под его, а другую — через противоположное плечо, соединив пальцы чуть выше его сердца. Он низко опустился в ванну и положил голову ей на плечо, наслаждаясь ощущением того, как она обнимает его. Боль, мучившая его, уменьшилась, ослабленная теплом воды. Она вернется в полную силу, как только он выйдет из ванны, но он разберется с этим позже.

Луваен не сразу принялась его мыть. Вместо этого она занялась тем, что осыпала поцелуями его шею, щеку и висок. Баллард закрыл глаза, наслаждаясь ее нежностью. Он бы с радостью часами лежал в ванне в холодной воде, если бы она делала это с ним все время. Его покой длился всего несколько минут.

— Ты приказал Эмброузу запереть меня в моей комнате, как только поток закончится?

Его глаза резко открылись. Внезапно чувственная ванна превратилась в путь к возможному утоплению. Если бы он обладал обаянием, остроумием и менее обостренным чувством выживания, он мог бы попытаться успокоить ее ложными банальностями. Однако решил ответить ей так, как ответила бы она сама — с прямой честностью.

— Нет. В то время я не мог говорить. Хотя Эмброуз знает меня достаточно хорошо. Если бы я мог говорить, я бы приказал это сделать.