Ничего не отвечая Савельичу, Катя тихо, равнодушно спросила:

– Савельич, ты его знаешь? Кто он?

– Так, конечно, знаю! Доктор это, Сергей Кириллович. Только он живет здесь редко. Дом купил, а не живет. Хороший такой дом, старый, а он не живет. А у нас здесь все живут. Вот в это лето только приехал, а так дом пустой стоит. А он что, обидел тебя?

Катя усмехнулась.

– Нет, что ты, никто меня не обижал. Это я, Савельич, сама себя обидела. И с Бобом теперь все в порядке, ты не волнуйся… А кто меня обидит, тот дня не проживет.

– То-то я и погляжу, прям Аника-воин! Только в слезах вся. Ну где, где, скажи, в порядке? Дак он живой ли? И ты вся в крови. В порядке она!..

– Катя, – вступил Сергей, – пойдем в дом. Поговорим там.

– Еще чего, в дом! – возмутился Савельич, взвился с корточек. – На ней и так лица нет, вся в слезах. А ты, антихрист, дом купил, а не живешь. Пошто я знаю, чем ты там занимаешься? Что ты ей, Сергей Кирилыч, такого сделал?

– Ничего, Савельич, ничего он мне не сделал. Он хороший. Это он Боба спас, – поспешила на выручку Катя, – а со мной нормально.

Катя, опершись одной рукой о землю, тяжело поднялась, бережно прижала Боба.

– Ты не беспокойся, я здесь пока побуду. Со мной ничего не случится. Мы просто давно не виделись.

И медленно побрела обратно, к дому. Сергей тихо перекинулся парой слов с Савельичем и бросился догонять, торопясь распахнуть дверь.

Только обескураженный Савельич так и стоял у калитки, сжимая в руке ненужный обломок дрына, задумчиво глядя им вслед, другой рукой почесывая всклокоченную голову.

Они снова очутились в той самой комнате. На выдвинутом на середину столе в беспорядке лежали использованные инструменты, окровавленные салфетки, пустые ампулы – следы их недавней слаженной и гармоничной работы.

Сергей бережно принял из Катиных рук Боба, присел и осторожно уложил того возле незажженного камина на свернутый плед.

– Он теперь будет спать. Все хорошо, – успокоил Сергей, глядя на Катю снизу вверх.

– Можно, я руки вымою? – буднично попросила Катя.

Сергей повел ее в просторную ванную с окном, выходящим в плодовый сад.

Никто упорно не начинал разговора. Того разговора, ради которого вернулись в дом. Катя не была уверена, что готова услышать что-то помимо того, что разглядела своими глазами. Сергей мучительно не понимал, в каком ключе следует выстроить разговор, что стоит выставить на первый план, а что утаить до лучших времен.

Катерина долго и тщательно мыла руки. Терла упорно, не сводя глаз с собственных кистей, омываемых струей воды. Сергей стоял сзади, смотрел на ее отражение в большом круглом зеркале перед собой, держал наготове пушистое полотенце. Потом он мыл руки, по-врачебному привычно тер полусогнутой пятерней межпальцевые промежутки другой руки, а Катя ждала сзади с чуть влажным, смятым полотенцем в руках. Сергей взял предупредительно протянутое полотенце, уселся на край белоснежной ванны, принялся самозабвенно вытирать ладони мягкой тканью, опустив к ним голову, медля поднять глаза. Слишком многое зависело сейчас от его действий, его слов. Как водится, прежде необходимо было прикинуть, просчитать ходы. А ничего прикинуть и просчитать в ее присутствии никогда не получалось.

Тогда так же молча, как в немом кино, Катя сделала шажок вперед, забрала из его рук влажное полотенце и, не глядя, опустила сбоку от себя на раковину. Еще малюсенький шажочек, и оказалась почти что между его разведенными ногами с сильными, длинными бедрами. Бездумно и смело – смело, потому что бездумно, повинуясь лишь инстинкту и острому желанию, – взялась двумя руками за подол его испачканной майки и потянула кверху, через голову. Сдернула со спины, с плеч и оставила, будто сковав тряпьем руки. Медленно, очень медленно, как по полировке концертного рояля, провела пальцем по наливающемуся на его плече кровоподтеку, осторожно втянула носом воздух, ударивший по рецепторам смесью туалетной воды «Фаренгейт», мужского тела и пота.

У Сергея перехватило дыхание, сердце ухнуло вниз, в эпигастрий.

– Больно?… – одними губами прошелестела Катя.

Сергей улыбнулся ей, сощурив глаза, высвободил руки и подтянул поближе к себе, дожав для верности ногами, двумя руками нырнул под кофту, ощутив мягкое и податливое тело.

Катя хотела было уткнуться носом ему в шею, как молодая лошадь втягивать и втягивать ноздрями исходящий от него одуряющий аромат, но сильные руки крепко поймали ее голову, а губы нащупали ее губы. Ей казалось, что этот поцелуй, разом перечеркнувший все то, что было с ней после памятного вечера на заваленной яблоками старой даче, не должен заканчиваться никогда. Казалось, что если она сейчас оторвется от его губ, то сразу исчезнет, растворится, перестанет быть, и поэтому нужно крепче держаться за его губы, как утопающий держится за соломинку, как выловленный из воды зависит исключительно от умения спасателя делать искусственное дыхание.

Она не заметила, как они оказались в просторной спальне с плотными шторами на окнах, не видела, что окружает ее, не ощущала спиной скомканного белья кровати. Все чувства сконцентрировались на нем, его руках, губах, его шепоте, тяжести его тела, влажности его кожи.

Сергей тоже не чувствовал ничего вокруг. Он давно уже пришел к выводу, что самое непередаваемое физическое наслаждение испытывает тогда, когда вечером после долгого и трудного дня наконец-то погружает тело в горячую воду ванны. Ощущение это начинается с предвкушения – открывания блестящих хромированных кранов, звука ударяющейся об акрил воды, медленного, на последнем издыхании, раздевания, – продолжается в момент касания большой голой ступней пузырящейся пены водной поверхности и достигает своего пика в тот миг, когда тяжесть перемещается с ног на все тело, равномерно распределяясь по пояснице, позвоночнику, нашедшей, наконец, упор голове, уложенной на теплый керамический бортик. Все последующее, даже ощущение бегущих вдоль тела жадных, булькающих пузырьков, массажем ударяющих в кожу струек, не идет в сравнение с тем, уже пережитым при переходе в горизонтальное положение.

Но это, нынешнее, чувство невозможности остановиться, замереть, застыть на месте, чувство постоянного беспорядочного движения, полного хаоса было в сто раз круче излюбленного чувства покоя. Он, который никогда не выключал кнопочку разума, все держал под контролем – даже в сексе, знал, что и когда необходимо сделать, сказать, спросить – с ней просто жил, задыхаясь от счастья и забывая дышать.

Он чувствовал, как ее тело идеально подходит к его телу, не существует никаких неудобств и никаких препятствий.

Его размер. Его женщина. Его половинка.

Катя еле слышно, хрипло смеялась, еще больше доводя его до исступления, призывно выгибалась ему навстречу, мельтешила вокруг руками и ногами, заполняя все окружающее пространство собой, а он плыл по течению, полностью отдавшись ее воле.