Савельич при свете лампы сидел на веранде и возился с рыболовными крючками, рядком выложенными на белой тряпице. То ли чинил их, то ли точил, а, может, правил. Гостей он через большое окно увидел издали, но упорно делал вид, что не рассмотрел. Подождал, пока сами подойдут, пристально оглядел, особенно Катю, и, не заметив никаких следов причиненного ущерба, встал в приветствии, широко разводя руки.

Катя под его взглядом закраснелась, а он буркнул для порядка, сдвинув лохматые брови:

– Свирестелка! Волнуюсь ведь, скоро ночь на дворе. Позвонить хоть могла бы. Я же за тебя отвечаю. А он что? Он купил, а не живет…

Прямо как мать родная, подумала Катя и смущенно пролепетала:

– Прости, Савельич, как-то некогда было. Да я и забыла.

Сергей Кириллович уверенно предложил:

– Егор Савельич, давайте теперь я за нее отвечать буду.

Савельич с сомнением снова оглядел Катю с головы до ног.

– Ну, вообще-то она девка хорошая, не хлопотная. Но смотри, хозяин спросит как с понимающего, если что случится. Через неделю вернется.

– Савельич, ты думаешь меня целую неделю не вынести? – кокетливо поинтересовалась Катя.

– Да ну вас, сами разбирайтесь… – сдался старик, делая вид, что собирается вернуться к своему занятию, а сам внимательно наблюдая за тем, как Сергей вынимает из кармана бутылку.

– Егор Савельич, это вам за беспокойство.

– А это правильно. Это по-нашему! – оживился старик.

– Мы, вообще-то, хотели Катины вещи забрать…

У Кати вопросительно округлились глаза. О ее вещах речи между ними не было. Ей захотелось броситься ему на шею и кричать, болтая в воздухе ногами:

– Вещи! Да-да, вещи!.. Забирай скорее и меня, и мои вещи!..

Пока она собирала свои немногочисленные пожитки, Сергей с Савельичем присели на кухне и «приняли по сто», закусывая малосольными огурцами, собственноручно заготовленными дедком.

Возвращались к Сергею уже в темноте. И снова Сергей нес на плече ту же самую дорожную сумку, набитую Катиным барахлом. Нес и пел, дико фальшивя:

– Я маленькая лошадка, но стою очень много денег… Бобтеус Реджинальд Голд Тил радостно лаял.

В жидком сером мареве катящейся к исходу белой ночи они вдвоем сидели на полу, смотрели на мерцающие в камине уголья, пили вино и курили одну сигарету на двоих.

– Катя, почему ты меня ни о чем не спрашиваешь? – не выдержал Сергей, имея в виду их встречу в самолете и резкую смену биографии.

– Сережа, если ты захочешь, то ведь сам расскажешь. А раз ты мне ничего не рассказываешь, то, значит, что или не хочешь, или не можешь. Что тебя пытать?

– Кать, поверь, это не моя тайна. Не только моя. Я права не имею… Тут ничего криминального, ничего захватывающего, по большому счету, и не так интересно.

– Мне про тебя все интересно, – заметила Катерина с робкой надеждой.

– Просто тогда, в самолете, так было нужно. Веришь?

– Верю, – уныло подтвердила она.

– Простишь?

– Ну, нельзя так нельзя, – со вздохом неудовлетворенного женского любопытства покладисто отозвалась она. И сама тут же не выдержала: – Сереж, это тайна какой-то твоей женщины?

Сергей, затягиваясь сигаретой, засмеялся.

– Нет, в моей жизни никакие тайны ни с какими женщинами не связаны. По крайней мере, так было еще недавно.

И, чтобы как-то переменить скользкую тему, он состроил страшное лицо и спросил дурашливым, загробным голосом, растягивая слова:

– А у тебя есть страшная тайна?

Катя вздрогнула: страшная тайна у нее была. Ее личная страшная тайна. Тайна, которую она не собиралась раскрывать даже ему. По крайней мере, пока. Ведь невозможно же повернуться и мило проговорить ему в лицо: из-за тебя, мой дорогой, я больше двух месяцев провела на нарах. Из-за тебя и твоей «не твоей» тайны, в которой, по твоим уверениям, нет ничего криминального и интересного. Я, Сережа, зэчка. Я видела такое, что нормальному человеку и видеть-то не полагается. У меня до сих пор при лязгании металла о металл по спине мурашки бегут. Мне иногда камера снится, и я просыпаюсь в испарине. Великое, огромное унижение неволи. Я и сейчас еще обвиняюсь в преступлении, которого не совершала, у меня суд впереди и все такое. Ты и только ты – причина моих бед и несчастий. А ты узнаешь о моем прошлом и скажешь: прости, мне с тобой не по пути, я привык иметь дело с правильными женщинами… Чистоплюй принципиальный!

Катя нараспев произнесла как можно веселей:

– Да, у меня есть страшная тайна. Но пусть все будет по-честному: у каждого по одной маленькой страшной тайне.

Голос ее сорвался, предательски дрогнул.

– Что с тобой? – заволновался Сергей, теснее прижимая ее к себе.

– Комар укусил, – нашлась Катя и демонстративно принялась тереть ни в чем не повинную ногу. И тоже поскорее увела разговор, удачно, ко времени вспомнила: – Сережа, у меня ведь твой пакет остался. Ты прости, я его открыла. Честное слово, я не читала. Только чуть-чуть, начало и конец, чтобы понять… Такие красивые письма. Чьи они?

– Катькин, неужели они у тебя?! Я ведь должен был догадаться. Вспомнить должен был… А я даже не вспомнил, решил, что потерял их. Если бы ты знала, как я себя проклинал. Не знал, как выпутаться из ситуации. Это, Катя, письма моего отца моей матери. Ты мне их отдашь? Где они?

– У меня дома лежат.

После выхода из тюрьмы ей вернули все ее документы, а также пакет никому не нужных старых писем.

– Кать, я маме позвоню, ладно?

Сергей действительно очень мучился все это время из-за потерянных писем. Корил себя за чрезмерное пьянство, чувствовал дикую вину перед матерью, перед отцом, а сейчас стремился поскорее наверстать, исправить ошибку.

Он набрал номер матери.

– Мама, привет. Как ты? Как себя чувствуешь?… У меня все хорошо. Просто замечательно… Да не шучу я, правда, все лучше всех. Мама, что ты завтра делаешь?… Нет-нет, не переноси, раз договорилась. А послезавтра?… Тогда послезавтра жди в гости… Нет, мамуля, ничего не случилось. То есть ничего плохого. Даже, я бы сказал, наоборот. Я тебе подарок привезу… Не скажу, сама увидишь. Я? Я думаю, что тебе понравится. Очень надеюсь, что понравится… И, вот еще что, ты имей в виду, я не один приеду… С женщиной… Нет, ма… И очень тебя прошу, веди себя прилично…

На последних словах любопытство уже вовсю распирало Катю. Что это там за мама такая, если ее при встрече с женщинами уговаривают вести себя прилично? Нет, Катя не боялась. Она ценила себя достаточно высоко и искренне считала, что ее не стыдно показать даже самой придирчивой маме. Ну да, не звезда, не топ-модель, не писаная красавица, но в невестки вполне подходит. В конце концов, главное – чтобы сына ее любила. А тут Катя была на высоте. И вообще, есть такие мамы, что им хоть топ-модель, хоть звезда Голливуда, хоть ежиха Ухти-Тухти – все будут не годящимися. Может, и эта из тех мам, у порога со скалкой стоит и всех претенденток на ее жилплощадь с лестницы спускает? Ну и пусть, с ней же Сережа, он не даст в обиду…