За все прошедшие годы он видел ее лишь однажды, чудом встретил в многомиллионном городе, да и то судьба подразнила: она стояла за окном вагона, и поезд, медленно отрываясь от перрона, увозил ее в Москву. Было это лет, может, с десять или двенадцать назад. Нет, больше. Тогда, на перроне казалось, что жизнь несправедлива к нему. Знал бы он тогда, как она может быть несправедлива на самом деле, когда того захочет! Сидеть рядом с ней, быть обреченным на многочасовое соседство и не иметь возможности признаться. Как объяснишь ей смену биографии? Как скроешь свое имя? По закону подлости обязательно кто-нибудь из пограничников или таможенников спросит: «Мистер Майкл Пояркоф?» И дальше что? Ладно, на себя наплевать, в конце концов, а отец, которому дал слово, которому обязан молчанием?

Сергей разглядывал ее лицо, висок с пробивающейся у корней сединой и мечтал оказаться как можно дальше отсюда, дабы не искушать судьбу. Безразлично, в теплой ли Африке, в заснеженном ли Питере, на Северном полюсе, на Луне, на Марсе, только бы подальше… Как шептала бабушка? «Не введи нас во искушение и избавь нас от лукавого…» Именно что от лукавого!

В бессилии Сергей Кириллович, разом забывший обо всех своих прежних плотских желаниях, покорно закрыл глаза, силясь разрулить ситуацию. Рули, не рули, ситуация была, прямо скажем, патовая. Это он понял еще и потому, что в горле натянулась струнка, и наружу готов был вырваться норовистый голосок молодого петушка.

Извечный вопрос: быть или не быть? Сделать и пожалеть или не сделать и пожалеть? А с другой стороны, ну признают они друг друга, проговорят сутки о прошлом, о пережитом, о достигнутом. Она расскажет о своей нынешней жизни, семье, муже и детях и, оставив телефон на всякий пожарный, предложит звонить. Еще хуже, если возьмет его телефон и, придумав себе какой-нибудь фатальный дефект лица, начнет звонить. Ей-то нужна их встреча? Ей что, мило скрасить одиночество в полете, чтобы потом рассказывать при случае знакомым: «Представляете, в самолете встретила однокурсника, пятнадцать лет не виделись и случайно оказались рядом. Это же надо!»

А, может, не узнает? Ведь столько лет прошло. Уже не тот стройный, восторженный юноша. У него живот, седина, и линзы цветные, глаза скрывают. Хотя ей вряд ли есть дело до его глаз. «Ты помнишь, Сергей, цвет глаз своих прежних пассий?» И сам себе ответил: нет.

Между прочим, есть ведь шоу двойников. У каждого из нас, если поискать, бродит где-то по свету копия. Главное – все отрицать, не признаваться. Сергей придумал, как ему показалось, гениальный ход: положил на сиденье за своей спиной новый паспорт, с тем чтобы она сама могла во всем убедиться. Ну скажите, какая женщина удержится от того, чтобы не заглянуть в чужой, бесхозно валяющийся паспорт?…

Нахваливая сам себя, он повернул голову и снова, теперь уже неспешно, принялся разглядывать Катю, находя среди прежних новые, незнакомые ему черты. Какая печаль заложила эту тонкую складочку между бровями? А эти смешинки лучиками в уголках глаз, откуда они? А вмятинка на подбородке, ее раньше не было.

Беззастенчиво, пристально, с видимым наслаждением он изучал это новое для него лицо.

И тут она проснулась. Похлопала для верности ресницами и в упор уставилась на него своими прежними ореховыми глазищами. Смотрела и молчала. Не бросилась на шею с воплями: «Ой, сколько лет, сколько зим! Сережа, как я рада! Сколько же мы не виделись?», а просто молча спокойно наблюдала. Не узнала, понял Сергей. Забыла. И на душе стало тоскливо-претоскливо. Вот ведь как славно все разрешилось: не узнала, и все!

Она перевела взгляд с лица ниже, мазнула равнодушно по груди и снова посмотрела в лицо.

Сергей привстал на плохо слушающихся, затекших ногах, кратко извинился по-английски, – все, как задумано, – и протиснулся мимо нее в проход салона, успев заметить, что в ее волосах, как и прежде, торчит непокорный «петух».

Сергей шел по проходу и думал о том, что их встреча оказывалась непохожей на известную встречу Штирлица с женой в баре «Элефант». Тоже близко, тоже глаза в глаза, тоже после долгой разлуки, а не похоже. А ему бы хотелось, чтобы было похоже…

В туалете Сергей заметил, что неудобно и неприятно расстегивать «молнию» на брюках – части тела опять пытались жить самостоятельной жизнью. Такого с ним не бывало давно. «О, Господи!» – обреченно вздохнул он, набирая в ковшик рук тепловатую воду. Умылся, прополоскал рот, но лучше себя не почувствовал. Только тяжелый ртутный шар в голове немного уменьшился в размерах.

Вернувшись на место, Сергей все-таки сорвался на фальцет, произнося по-английски нейтрально: «Sorry!»

И услышал в ответ знакомый, забытый голос:

– Да чего уж там, проходите…

Сергей улыбнулся: сработало. Катька легко попалась в нехитрую ловушку с паспортом. Теперь и для нее он был просто Михаилом Кузьмичом Поярковым. Очень хорошо! Но все же, как жаль…

Сзади загремели тележкой с напитками, и они дружно, как по команде, приготовились к приему пищи. Чтобы как-то поддержать себя в борьбе с двусмысленной ситуацией, Сергей взял порцию джина с тоником и одним махом опрокинул в себя. Пошло хорошо, мягко. Внутри сразу приятно потеплело, и он попросил повторить, в очередной раз приговаривая себе: «Ох, сопьюсь!»

На третьем стаканчике ему уже казалось, что жизнь не так скверна. И шар исчез, разбившись на мириады невидимых ртутных капелек. Ему казалось, что весь прежний алкоголь уже вышел из него. Но стюардесса, похоже, так не считала: придирчиво оглядев Сергея Кирилловича, налила какую-то нелепую, микроскопическую дозу алкоголя, доверху наполнив стакан тоником. Катя косилась неодобрительно, демонстративно поджимала губы.

И Сергей Кириллович понял, что легче всего ему будет пережить этот перелет в отключке, утратив грань между вымыслом и реальностью. Тем более что с каждым глотком отпускало и ниточку в гортани, значит, переставал безбожно волноваться. Тот, который всю жизнь боялся потерять контроль над ситуацией, потерять память и сознание, сидел и совершенно спокойно был готов вверить себя Кате. Более того, очень даже хотел потерять наконец этот контроль, выйти из-под влияния проклятого разума, плыть по течению.

Что называется «у нас с собой было» – Сергей достал припасенную в аэропорту бутылку «Гордонса» и заметил, как исказилось в панике Катино лицо. Но все продолжал и продолжал примерять на себя роль Пояркова: первым заговорил, попытался познакомиться, услужливо предложил выпить. Было совершенно не страшно, ничего не сковывало, не смущало. Ему нравилось водить Катьку за нос и вести себя так тоже нравилось…

Но Катя была другого мнения. Демонстративно отсела подальше и заснула, сопя и роняя голову на грудь. Осмелев, Сергей пересел к ней поближе, чтобы удобнее было рассматривать, искать в немолодой женщине черты прежней Катьки. Как будто почувствовав что-то сквозь сон, Катерина тут же проворно просунула руку под его согнутый локоть, тесно прижалась и опустила голову ему на плечо. От этого прикосновения внутри поднялась теплая, нежная волна, и вспомнилось, как они танцевали однажды на дачной веранде и как он осторожно держал ее за спину, ощупывая под свитером беззащитный позвоночник. Она посапывала на плече, а он вспоминал. И было так покойно, так хорошо сидеть, прижавшись друг к другу, что не хотелось больше ни на Луну, ни на Марс, а хотелось только, чтобы не заканчивался никогда этот перелет, который свел их вместе после стольких лет разных жизней.