в лагере общеобразовательных высших курсов, посещать которые мог каждый.

Дисциплина в лагере не ослабевала до конца нашего в нем пребывания. Однажды, закончив свое дежурство на батарее, я сдал должность в 12 часов дня капитану Островерхи и ушел в палатку снять шашку и прилечь. Не прошло и 10 минут, как совершенно неожиданно, как гром среди бела дня, появился генерал Кутепов и пошел осматривать лагерь конной артиллерии. Недалеко от линейки увидел брошенную кем-то баночку от «обезьяньих» консервов. Последовал короткий кутеповский разнос и приказание дежурному, капитану Островерхи, явиться завтра после сдачи дежурства на гауптвахту в городе и отсидеть один день за небрежное исполнение своих обязанностей. Мои извинения и готовность отсидеть сутки вместо принявшего дежурство капитана были с благодарностью выслушаны, но Островерхи эту жертву отклонил, считая себя больше виноватым. После этого случая уже никаких банок нельзя было найти, разве только в предназначенной для свалки яме, далеко от лагеря.

Познакомился в нашем лагерном театре с одним офицером 3-го Дроздовского полка и стал его расспрашивать об Иване Кириллове, зная, что Ваня был в 3-м полку, как поведал мне об этом Миша Кутилин при нашей встрече у костра после высадки с парохода. Ваня был наш одноклассник и закончил гимназию с золотой медалью. Мы мечтали с ним, когда станем инженерами, уехать в Сибирь и отдать свои силы и будущие знания на ее развитие. Таковы были наши мечты. Действительность оказалась иной: Ваня, будучи в пулеметной команде, погиб в Северной Таврии в 1920 году у Александровска.

Полевые занятия у нас шли по установленному порядку; по теории стрельбы артиллерии испытания были для всех офицеров. Все больше и больше сведений про голод в России при полном равнодушии Запада и усердном потворствовании большевикам. Наш корпус в Галлиполи был бельмом в глазу у наших политиканствующих продолжателей Февраля, убежавших на Запад под прикрытием «реакционных» белых сил.

Н. Станюкович151

Еще о жизни в Галлиполи152

Русская Армия, эвакуировавшись в 1920 году из Крыма, была первоначально расселена в военных лагерях – в Галлиполи, Чаталдже, острове Лемнос, Бизерте…

Однако лагеря эти, и в частности Галлиполи, помимо обычной воинской деятельности и строгой дисциплины, установленной генералом Кутеповым и спасшей русских людей от бесславного распыления, от потери самоуважения и утраты сознания, что долг служения Отечеству, в другой форме, уходом из России не отменен, лагеря эти жили полной жизнью русского культурного общества.

В предлагаемой заметке мы напомним читателям об одном из таких культурных начинаний, не предвиденном ни одним воинским уставом, а именно о «Студии 1-го армейского корпуса». В верхней части Галлиполи, недалеко от маяка, проживали в маленьком домике, во дворе которого, под безжалостными ударами норд-оста, прозябала единственная фига, два больших начальника: инспектор артиллерии генерал-лейтенант М.И. Репьев153 и корпусный инженер полковник В.Ф. Баумгартен154. Они, с женами, занимали небольшую комнату, разделенную, по галлиполийской новой технике, свешивающимися с потолка одеялами…

Полковник (а впоследствии генерал) Баумгартен организовал и возглавил «Студию 1-го армейского корпуса». Но перед тем как перейти к этому предмету, нельзя с глубокой благодарностью не вспомнить эти две замечательные русские семьи. Ксения Михайловна Баумгартен, урожденная Бенуа, племянница знаменитого академика – художника и архитектора – и сестра милосердия Великой войны, была блестящей собеседницей, человеком, выросшим в атмосфере искусства, а Татьяна Васильевна Репьева – воплощением доброты и сердечности. Жили две семьи в большой дружбе, и если и был в чем иной раз разлад, то вследствие некоторой ревности наших дам к непереводившимся посетителям…

– А вы – поручик, или корнет, или юнкер – перед уходом к нам загляните, – бывало слышался, сквозь одеяло, голос Татьяны Васильевны или Ксении Михайловны…

В Студии Вильгельм Федорович Баумгартен, сам замечательный художник и архитектор, объединил вокруг себя большую группу художников, скульпторов и, в моем лице, поэта, другой поэт – Юрий Бек-Софиев155, – в те времена натура разносторонняя, подвизался в Студии в качестве художника. Душою этой группы был поручик Дмитрий Яковлев, брат известного художника Валентина Яковлева. В этом деятельно-благожелательном человеке интерес к чужому творчеству, желание помочь – посоветовать в процессе работы, эффектно развесить картины, устроить выставку – доминировало над всем прочим. К своим собственным – отличным – этюдам он относился с меньшим интересом. Поручик Антипов – танкист с искалеченной ногой – был изумительным рисовальщиком, но человеком совершенно беспомощным в устройстве личных дел… «Вася» – был олицетворением богемы: на его кителе и даже… в невыразимых других местах пуговицы были редки, а английские булавки предательски непрочны, его прическа была родственна чертополоху, бритва редко прохаживалась по его щекам, но зато окурок никогда не покидал нижней губы, и если все это, несмотря на яростное его сопротивление, в минуту, когда небрежность переходила в нарушение минимальных требований благопристойности, и приводилось в порядок, то только стараниями Яковлева, но зато ничто не могло сравниться с преданностью «Васи» своему другу, выражавшейся с грубоватой трогательностью…

Интересен и капитан инженерных войск – художник Быковский156, хотя и склонный несколько к футуризму. Наконец, посещал Студию художник-иконописец большого класса – поручик Предаевич157, который затем расписал в Сербии многие храмы.

Из двух скульпторов капитан Н.Н. Акатьев был автором нашего памятника, разрушенного в Галлиполи, но теперь воспроизведенного, в несколько уменьшенном виде, над могилами галлиполийцев на русском кладбище в Сент-Женевьев-де-Буа, под Парижем, а прапорщик Кочуринцев создал статую святого Саввы, покровителя Сербии, поднесенную, от лица армии, королю Александру, в благодарность за приют, оказанный нам в его братской стране… Я упоминаю здесь только наиболее активных представителей Студии, но в ней работали, под руководством В.Ф. Баумгартена, и другие бескорыстные и одаренные служители русского искусства.

Художники наши имели большой успех у местного населения и даже исполняли портреты турок, переправлявшихся на ладьях с противоположного берега Дарданелльского пролива. Бывало немало поистине забавных заказов: появлялся какой-нибудь оборванец из глухой деревушки и просил изобразить его, но таким, каким он себе в мечтах представлялся, – как образец он вытаскивал цветную олеографию какого-нибудь национального героя, а за две-три лишние драхмы просил пририсовать и ружье, а у ног охотничью собаку… И что же, все завершалось ко всеобщему удовольствию.

Студия эвакуировалась при управлении корпусного инженера в Сербию, где и была распущена… Но многие ее ученики использовали приобретенные в ней знания в дальнейшей жизни, и все сохранили горячее чувство благодарности к учредителю и руководителю Студии – генералу В.Ф. Баумгартену и его супруге Ксении Михайловне.

Раздел 3

Казаки в