По виду Гая можно было подумать, что он вот-вот вцепится ей в горло.

– Какое право ты имеешь говорить мне такое?! Ты не знаешь… Не имеешь ни малейшего представления о том, что случилось, – произнес он неожиданно тихим и каким-то неживым голосом.

– Я ничего не знаю, потому что ты не доверяешь мне и не хочешь рассказать, – сказала Джоанна и, скрестив руки на груди, посмотрела ему в глаза. – Я и не узнаю ничего, если ты не откажешься от ложного утверждения, которое вбил себе в голову. С какой стати ты решил, что я не в состоянии вынести рассказ о твоих ужасных злоключениях? Впрочем, скорее всего, это просто ширма. Я думаю, что на самом деле ты просто боишься этих воспоминаний и боишься из-за того, что никак не можешь отделаться от них. В этом и заключается суть проблемы.

– Что ж, иди, – прошептал Гривз, взъерошив волосы. – Уходи, если тебя это больше устраивает. Я ни малейшем образом не буду способствовать твоему уходу, но и удерживать тебя вопреки твоему желанию не стану. О Боже, помоги мне! Я люблю тебя так, как не любил никого, и теперь уже вряд ли полюблю. Но я не смогу вынести твоих постоянных попыток выбить из меня то, что ты хочешь услышать. Нет, только не это.

– А я не смогу быть женой человека, который не любит меня настолько, чтобы отдать себя целиком – со всем, что в нем есть хорошего и плохого, – сказала Джоанна, отчаянно пытаясь не заплакать. Гай принял окончательное решение, и она не просто проиграла затеянное ею сражение, но и потеряла все, что ей было дорого.

Ирония судьбы заключалось в том, что еще совсем недавно они с Гаем рука об руку сражались за ее честь и победили. Каким важным это казалось тогда и каким второстепенным сейчас. Джоанна, не задумываясь, отказалась бы от той победы, если бы это помогло Гаю избавиться от муки, которая поселилась в его душе. Вот только проблема заключалась в том, что они оба стали одновременно и пленниками и стражниками темницы, созданной этой болью, и ни он, ни она не хотели отпускать друг друга.

«О Боже, я не в силах помочь ему, а Ты можешь все, помоги мне!» – взмолилась Джоанна про себя так горячо, как, может, не молилась еще никогда.

Затем подняла руку и постучала по потолку кареты. Это был хорошо известный Биллу сигнал остановиться.

Дверца кареты распахнулась, и появилось удивленное лицо Диксона:

– Какие-то проблемы, ваша светлость? До Вейкфилда осталась всего миля.

Гай не ответил. Он сидел, отвернувшись к окну, с плотно сжатыми губами.

– У его светлости все нормально, Диксон. Он просто немного устал, – сказала Джоанна, протягивая лакею руку и спускаясь с его помощью на землю. – А вот я пройду остаток пути пешком. Думаю, мне следует немного размяться.

Диксон даже глазом не повел, только взял один из лежащих на сиденье кучера фонарей.

– Езжай! – крикнул он Биллу. – Я пойду пешком с ее светлостью. Погода отличная, и ей захотелось подышать свежим ночным воздухом, чтобы прочистить голову от всего, что было на этом празднестве.

Билл довольно долго чесал нос, но в конце концов кивнул и тронул лошадей.

Джоанна мысленно поблагодарила Бога за то, что ей достались такие тактичные слуги. На протяжении всего пути Диксон не задал ни одного вопроса, не произнес ни единого слова. Он молча шел сбоку с таким видом, будто ночные прогулки по дороге, ведущей в Вейкфилд, были нормой для его обитателей и они регулярно совершали их после напряженных, как сегодня, вечеров. Зато сама Джоанна не знала, ни что говорить, ни что делать, когда они внезапно остановились у входной двери. Войти в дом с таким лицом она не могла. Ведь ее возвращения наверняка ожидают Уэнди, Шелли и Маргарет. Нет, только не сейчас. Для начала она должна успокоиться, чтобы не встревожить их.

Но куда пойти? В часовню? Это точно не годится, ведь именно там покоятся останки Лидии, а ей нечего сказать кузине, больше нечего.

Решение пришло в следующую же секунду. Джоанна вдруг поняла, где ее никто не потревожит и где имеется существо, которое с пониманием выслушает, ничего не говоря в ответ.

– Спасибо тебе большое за эскорт, Диксон, – сказала она, даря ему самую обаятельную из своих улыбок в надежде скрыть за ней душевную боль. – Думаю, я могу еще немного погулять одна. Ведь мы уже дома и в безопасности.

– Как вам будет угодно, контесса, – произнес он, бросая выразительный взгляд на ее пришедшие в совершенную негодность бальные туфли. – Позовите меня, если что-нибудь понадобится.

– У меня все будет хорошо, – ответила Джоанна, понимая, что говорит неправду.

Диксон ушел, хотя взгляд, брошенный им через плечо, был полон опасений и беспокойства.

Джоанна облегченно вздохнула и, немного успокоившись, направилась к конюшне. Интересно, Билл уже завел в стойла своих лошадей? Впрочем, даже если он и завозился, упряжные лошади находились в отдельном блоке, поэтому вероятность с кем-то столкнуться была ничтожно мала.

Войдя в конюшню, Джоанна прямиком направилась к стойлу Калли – ее волосатому уху можно без опасений доверить любые тайны и горести. Джоанна поступала так и раньше, но, более чем вероятно, сегодня это произойдет в последний раз. Подумав об этом, Джоанна не смогла сдержать слез. Похоже, что со времени приезда в Вейкфилд это стало ее обычным состоянием.

Калли, несмотря на поздний час, сразу узнала ее и приветственно заржала. Джоанна почесала ей нос и прижалась к нему губами, а затем обхватила шею кобылы руками.

– Я совершенно запуталась, Калли, – скорее простонала, чем сказала Джоанна. Ей казалось, еще чуть-чуть – и она умрет от горя. – Я люблю Гая, люблю всей душой, и Мило люблю так, будто он мой ребенок. А при одной мысли, что придется навсегда расстаться с Тумсби и Диксоном, не говоря уж о Маргарет, Уэнди и Шелли, сердце буквально разрывается. Они стали моей семьей, Калли, все они. – Она потерлась щекой о жилистую шею лошади. – А как я смогу покинуть тебя, моя милая девочка? Ведь ты рисковала ради меня своей жизнью. Я так благодарна тебе за это. Но разве я могу остаться? Нет. Не могу, пока Гай отдаляет себя от меня, погребая душу под своей невысказанной болью. До сегодняшнего дня я даже не понимала, как ему плохо из-за этого, какие ужасные муки он испытывает. Но он не захотел поделиться этим со мной, наотрез отказался даже разговаривать об этом, Калли, и я сказала, что уеду. – Она уперлась в шею лошади лбом. – Думаешь, этот упрямец действительно позволит мне это сделать? Калли тихо заржала, будто что-то с сочувствием отвечая. – Я не смогу жить с ним рядом, пока он молчит, как бы сильно я его ни любила. Это убьет наши чувства, убьет все хорошее, что у нас есть.

Джоанна потерлась лицом о мягкую теплую морду лошади, с удовольствием вдыхая ее приятный терпкий запах, затем утерла слезы попоной. Грубая ткань впитала их мгновенно. Как жаль, что нельзя так же легко избавиться и от слез, заливающих душу!

Неожиданно за ее спиной раздался тихий мягкий голос. Было странное ощущение, что звучит он откуда-то издалека и в то же время совсем рядом: