всего объяснить это тем, что я очень рано почувствовал, что у нашего общества есть проблема со старостью и что это довольно серьезная проблема, которая может привести его к саморазрушению. Допускаю, что это, вероятно, связано с тем, что меня воспитывали бабушка и дедушка. И я надеюсь, вы согласитесь, что у нас у всех проблема со стариками… – Поль кивнул. – Истинная причина эвтаназии, по сути, заключается в том, что мы не выносим стариков, мы даже знать не желаем, что они существуют, и поэтому засовываем их в специализированные учреждения, с глаз долой. В наше время принято считать, что ценность человека с возрастом уменьшается, что жизнь молодого человека, а тем более ребенка – гораздо ценнее жизни глубокого старика. Полагаю, в этом вы тоже со мной согласитесь?

– Да, вполне.

– Так вот, это полный переворот, радикальная антропологическая мутация. Конечно, это весьма прискорбно, учитывая, что процент пожилых людей относительно общей численности населения постоянно растет. Но есть кое-что и пострашней… – Он снова умолк и задумался еще на пару минут. – Во всех предыдущих цивилизациях, – продолжал он, – человека уважали, а то и восхищались им и вообще оценивали его в зависимости от того, как он вел себя на протяжении всей своей жизни; даже в буржуазной среде репутация основывалась на доверии и носила временный характер, в дальнейшем ее надо было заслужить всей своей честной жизнью. Более высоко оценивая жизнь ребенка – хотя мы понятия не имеем, что из него получится, вырастет ли он умным или глупым, гением, преступником или святым, – мы отрицаем всякую ценность реальных дел. Наши героические и благородные поступки, все, что нам удалось совершить, наши достижения и труды не имеют уже никакой ценности в глазах мира – и вскоре теряют ее и в наших глазах. Таким образом мы лишаем жизнь всякой мотивации и всякого смысла; именно это, собственно, и называется нигилизмом. Обесценивание прошлого и настоящего ради грядущего, обесценивание реальности в угоду виртуальности, помещенной в туманное будущее, суть симптомы европейского нигилизма, причем гораздо более знаковые, чем те, что выделял Ницше, – впрочем, сегодня следует говорить о западном нигилизме или даже о современном нигилизме, поскольку я совсем не уверен, что он не затронет и азиатские страны в среднесрочной перспективе. Разумеется, Ницше не мог наблюдать этот феномен, он проявился только после его смерти, и то далеко не сразу. Так что нет, я действительно не христианин; более того, я склонен считать, что христианство, собственно, и положило начало этой тенденции смиренно принимать существующий мир, каким бы невыносимым он ни был, в ожидании спасителя и гипотетического будущего; первородный грех христианства, на мой взгляд, это надежда.

Он опять умолк, за столом повисла тишина.

– Ну, простите, я немного увлекся… – смущенно сказал он. – Давайте вернемся к нашей операции. В общем, мои ребята чисты, а мне и делать-то ничего не придется, разве что сесть за руль. Но нам надо обсудить главное. А, нет, есть еще одна мелочь: дома вам потребуется специальное оборудование, как минимум медицинская кровать и инвалидное кресло. Это можно сделать быстро, я знаю поставщиков, ну а с креслом придется немного подождать, его лучше изготовить на заказ.

– А что, нельзя забрать его из больницы? – подал голос Эрве.

– Нет. Как ни по-идиотски это звучит, нас могут именно за него привлечь к ответственности, это будет кража имущества, являющего собственностью Дирекции государственных больничных учреждений. Так что кресло придется им оставить. На кровать плюс кресло придется выложить десять тысяч евро. У вас они есть?

– Есть, – сказал Поль.

– Что ж, прекрасно, а то мы могли бы вам одолжить эту сумму или вообще подарить, мы так поступаем в некоторых случаях, но раз у вас есть деньги, тем лучше. Итак, переходим к самой операции. В принципе, особых сложностей я не предвижу, отделение в Бельвиле практически не охраняется, может, нам даже удастся припарковать фургон во дворе, но не факт, у ворот стоит охранник. – Он замолчал и снова обвел взглядом собравшихся. – А вы Мариз, да? – спросил он, глядя ей прямо в глаза. – Та самая девушка, которая работает в больнице и посодействует нам на месте?

– Да.

– Вам отведена главная роль в нашей операции. Вы уверены, что решитесь на это?

– Совершенно уверена, – спокойно ответила Мариз.

– Хорошо. Наш план предельно прост. Вы провозите его в кресле по коридорам, не торопясь пересекаете двор, подходите к задним дверцам фургона, и мы его загружаем. Если не удастся въехать внутрь, припаркуемся неподалеку, там всегда есть место, и тогда я подхвачу вас у выхода со стороны улицы Полен-Бюссьер. Наш фургон вы узнаете по логотипу лионской больницы Эдуара Эррио. Мои парни наденут униформы их санитаров. Вряд ли это понадобится, но лучше подстраховаться. В смысле, если нас остановят, мы скажем, что везем его в Лион на очередные МРТ и ПЭТ.

– Что такое ПЭТ, я не знаю.

– Это позитронно-эмиссионная томография, сравнительно новое исследование, я не знаю точно, для чего оно делается. Одним словом, хорошо бы вам удалось вывезти его в кресле. Кстати, как вы думаете, какой день подойдет для операции?

– Воскресенье, – твердо сказала Мариз. – Персонала будет меньше, а родственники в основном приезжают как раз по воскресеньям, так что люди, гуляющие во дворе с пациентом в инвалидном кресле, – привычное зрелище. Кроме того, охранника не будет, ворота оставят открытыми, чтобы гости могли припарковаться.

– А!.. Я всего этого не знал, отлично. Значит, решено, мы провернем все в воскресенье, когда вы будете на дежурстве, скажете, в котором часу лучше.

– И все-таки, – заметила Мариз, – меня может застукать кто-нибудь из персонала. Сомневаюсь, что меня остановят, но удивятся точно, я теперь в другом отделении и, по идее, не должна заниматься этим пациентом.

Он бросил на нее озабоченный взгляд.

– Да, это, конечно, проблема, не скрою. Если кто-нибудь из ваших коллег заговорит, начальство примется вас допрашивать, и у вас возникнут серьезные неприятности. Единственный выход – сказать, что она ошиблась, перепутала дни.

– В коридорах есть видеокамеры.

От этого возражения он отмахнулся:

– Вот об этом вам точно не стоит беспокоиться. Их можно дистанционно вывести на час из строя и потом включить. Час – это даже слишком, надеюсь, мы управимся за пять минут. – Он снова замолчал. – Нет, настоящие сложности начнутся, если начальство решит вас допросить в присутствии коллеги. Тогда это будет ее слово против вашего. Ну что… – продолжал он после паузы, – вы по-прежнему с нами?

– Да.

– Хорошо… – Он опять обвел взглядом всех по очереди. – Детали я беру на себя и буду вас держать в курсе через Эрве. Думаю, нам понадобится недели две, не больше; потом мы дождемся вашего