Генерал Дюма и его офицеры опасались, сообщал писатель, что «депеша может быть написана на немецком[726], а поблизости никто не говорил по-немецки… Как же сильно радовались два офицера, когда увидели, что письмо написано по-французски. Как они наверняка шутили, император и его главнокомандующий учли, что письмо может попасть в руки моего отца».

Другое послание было от австрийского генерала, который вел двадцативосьмитысячную армию снять осаду крепости. Он сообщал, что спустится к Мантуе из Тироля, но точно не знал, когда его армия сможет добраться до места.

Наполеон передал Дюма свои поздравления[727]и отправил правительству в Париж благосклонный отчет[728]об успешных действиях его контрразведки. Затем он назначил Дюма командующим дивизией в укрепленном лагере при Сан-Антонио[729](Святом Антуане, как называли его французы) – деревне, которая прикрывала подходы к Мантуе с севера, со стороны Альп.

* * *

Осада затянулась – нудное, действующее на нервы предприятие, усугубляемое ледяным дождем, постоянной нехваткой припасов (как среди осаждающих, так и среди осажденных) и таинственной, странной канонадой[730], которую Дюма и его офицеры поначалу приняли за некую систему вражеских сигналов. На самом же деле, как они вскоре выяснили, это были всего лишь «мерзавцы венецианцы»[731](официально сохранявшие нейтралитет в конфликте). Они палили из пушек[732]во время празднования Нового года. Французские солдаты едва могли спать под грохот[733]салюта.

В дивизии постоянно ходили слухи о готовящемся прорыве австрийцев. Дюма часто всю ночь проводил в седле, объезжая периметр (либо в одиночку, либо во главе нескольких всадников) и выискивая признаки того, что австрийцы выступили в поход. К нервотрепке по поводу возможного прорыва осады добавлялись десятки писем, которые Дюма писал[734]и получал ежедневно – речь шла об обычных проблемах, связанных с функционированием лагеря с тысячами вооруженных солдат. Генерал просил прислать тысячи дневных порций супа[735]и дополнительную одежду, а также предлагал способы использовать местную речную систему для доставки муки, чтобы выпечь из нее багеты.

Обнаружив пропажу тысяч пар обуви, Дюма пришел к выводу, что комиссары (поставщики из числа гражданских лиц) продают на сторону провизию и обмундирование, предназначенное для его солдат. Он отправил одному из поставщиков, которого подозревал в первую очередь, следующее письмо:

Гражданин[736].

Уже длительное время войска нуждаются в рисе, соли и многих жизненно важных продуктах. Я было решил, что первого предупреждения, которое я вам сделал, будет достаточно и что оно заставит вас принять все необходимые меры для восполнения этой нужды. Предупреждаю, что я начинаю уставать от подобной недобросовестности. И если вы не поторопитесь изменить свое отношение, я сделаю то, что нужно в такой ситуации.

Алекс Дюма.

Продираясь сквозь сотни страниц переписки на подобные темы (версия офисной электронной почты восемнадцатого столетия, только замысловато написанной от руки на бумаге, снабженной водяными знаками), я представлял себе, что чувствовал лихой профессиональный вояка вроде Дюма, просиживая за столом по двенадцать часов в день и пользуясь одним только птичьим пером. Временами он и его непосредственный начальник генерал Серюрье выпускали целую пачку писем по какой-нибудь отдельной теме вроде огневой точки или даже корма для лошадей – и все послания датированы одним и тем же днем. Курьер, должно быть, устал метаться с южной окраины города на северную и назад, пока генералы спорили о деталях. Однообразие переписки напоминает однообразие осады в зябкой, вонючей атмосфере болот Мантуи в ожидании хоть каких-нибудь перемен[737].

13 января 1797 года пришло известие о том, что к северу от Вероны замечены новые австрийские дивизии (те самые, о которых шла речь в посланиях из воскового шарика). Это были 43 тысячи отборных солдат[738], которые преследовали 10 300 французов, отступивших к Риволи после серии первых стычек. Наполеон отправил им подкрепление, но французы все равно уступали врагам в живой силе и количестве пушек.