C.S. Также предупредите[708]гусаров этого подразделения, что любые реквизиции, которые они имели наглость произвести от моего имени, недействительны и что они обязаны немедленно вернуть владельцам весь рогатый скот, который отобрали у них… Алекс Дюма.

Большинство других генералов за время, проведенное в Вандее, очерствели душой, но Дюма, похоже, лишь стал обращать еще больше внимания на необходимость правильных взаимоотношений между солдатами и гражданским населением. Он обращался с жителями оккупированных районов так, как, по его настоянию, следовало обращаться с его собственными солдатами. Гражданские лица заслуживали уважения и (по крайней мере, если они не выступали против французов с оружием в руках) защиты.

Когда Наполеон приказал эвакуировать мирных жителей из зоны боев, контролируемой Дюма, Господин Гуманность пришел в ярость[709]из-за распоряжения о конфискации всего их имущества, если оно могло быть полезным французским войскам. Дюма был достаточно благоразумен для того, чтобы прямо не оспаривать ни один из приказов Наполеона, но его поведение было равнозначно сознательному протесту против политики грабежа. Он велел своему бригадному генералу «смягчить приказ» и проследить, чтобы солдаты не обижали и не обманывали людей.

Вы назначите двух или более[710]офицеров, толковых и достойных вашего доверия, чтобы они составили опись зерна, сена, соломы, овса, повозок, лошадей и быков, и оставите жителям достаточно припасов для того, чтобы прокормить себя и свою скотину…

Когда нам нужно будет воспользоваться повозками, ими станут управлять местные жители, которым они принадлежат. Каждую будет сопровождать необходимое число солдат. Они проследят, чтобы у погонщиков не отобрали их повозки. Когда они станут нам не нужны, их перегонят назад туда, откуда они были взяты, с тем же самым сопровождением.

Вы отдадите строжайшие приказы, чтобы солдаты не присваивали имущество в домах, оставленных жителями. Вы предупредите, что любой, кого поймают на подобном преступлении, будет наказан в соответствии с законами. Вам также надлежит отдать [солдатам] приказ проследить, чтобы жители уходили из своих домов в полной безопасности…

Алекс Дюма.

Получив приказ о том, что все женщины обязаны покинуть район расположения определенной бригады в течение суток (по-видимому, чтобы предотвратить изнасилования и проституцию), Дюма не оспаривает это распоряжение, но пишет в штаб бригады следующее: «Куда денутся эти женщины[711], которые находятся в тысяче километров от дома? Закон велит, но гуманность вносит оговорки. Поэтому прошу вас приостановить исполнение этого приказа, пока генерал Массена не предложит более мягкий метод».

Дюма пытался избежать прямого столкновения с главнокомандующим, используя проверенную временем стратегию: он с притворной искренностью утверждал, что начальник будет потрясен известиями о любых злоупотреблениях, которые, естественно, случились без его ведома. Жалуясь на факты грабежей со стороны своих солдат, Дюма отчасти объясняет их поведение жадностью офицеров.

Главнокомандующий Бонапарт[712].

Генерал, я каждый день получаю жалобы от местных жителей. Их силой заставляют отдавать имущество нашим солдатам из-за нерадивости наших комиссаров и наших интендантов, которые вынуждают [наших людей] отправляться в бой без большинства предметов первой необходимости… Принужденный терпеть лишения из-за плохой погоды, усугубляемые нехваткой обуви и одежды, он [солдат] должен также сносить голод и отсутствие других важных для жизни вещей, потому что комиссар, квартирмейстер предпочли заботиться о собственных удовольствиях, собственных делах вместо того, чтобы обеспечить существование солдата. Таким образом, я с болью вижу, генерал, как он [этот солдат] позволяет себе крайности, недостойные республиканца, а все потому, что он два или три дня сидел без мяса и без хлеба…

Алекс Дюма.

В конечном счете, подводил Дюма итог, французы не могли бы претендовать на то, что освобождают итальянцев, если они в то же самое время грабят имущество последних и насилуют их женщин. И в самом деле, с продолжением кампании политика систематического грабежа подорвет изначально широко распространенную доброжелательность, которую итальянские патриоты испытывали к французам.

Дюма был дивизионным генералом в то время, когда Наполеон оставался капитаном, и первый продолжал опережать второго в звании до декабря 1795 года. Однако человек, все еще известный как генерал Бонапарт, верил, что ему суждено превзойти всех своих современников и подняться гораздо выше какого-то там генерала. По мнению Дюма, генералы республики[713]вместе делали одно дело, стояли на одном уровне и должны были гордиться этим. Наряду со свободой, другими двумя заповедями Революции были равенство и братство. «Французская революция наложила[714]на нашу армию особую печать», – позже напишет сын Дюма, автор романов:

Когда я натыкаюсь на нее, я тщательно берегу этот отпечаток, как любой сделал бы с ценной медалью, которая вскоре погибнет из-за ржавчины и достоинствами которой можно удивить современников, а характерные черты – сохранить для истории… Мы получим неправильное представление обо всех тех людях времен Республики, если станем судить их только по выжившим, с кем знакомы по временам Империи. Империя была эпохой мощного пресса, а император Наполеон – жестоким чеканщиком. На всех монетах надлежало чеканить его изображение, и любая бронза плавилась в его печи.

Итальянская кампания стала началом процесса, во время которого Наполеон «перечеканил» республиканских генералов по своему подобию. Генерал Алекс Дюма отказался принимать новый оттиск. С первых же контактов между ними Дюма не желал оказывать Наполеону знаки особого почтения, на которые претендовал корсиканец. Это наверняка задевало Наполеона, но он был достаточно прагматичным человеком, чтобы присмотреться к генералу и Дюма и задаться вопросом о его полезности. Как выяснится во время завоевания Италии, Дюма приносит немало пользы, поэтому Наполеон станет терпеть назойливость мулата и его досадное пристрастие к эгалитарным ценностям – до определенного момента.

* * *

Главная оборонительная линия Австрийской империи[715]в Северной Италии представляла собой цепь крепостей, построенных вдоль старинных торговых путей, которые вели в Тирольский регион и через Альпы по перевалу Бреннер. Со времен Древнего Рима это был главный путь по суше, соединяющий Итальянский полуостров с остальной Европой. Дорога по большей части вилась по заросшей густым лесом, холмистой местности, которая к югу от города влюбленных Вероны, переходила в плоскую заболоченную равнину. Последняя окружала самое южное звено в цепочке крепостей – Мантую.