Недостаток людей с радикальными идеологическими взглядами среди нынешних членов Комитета также сделал его мишенью для всех политических групп, и Париж кишел заговорами против центристского правительства. Гиперинфляция и хлебные бунты весной привели к всплеску движения под названием «неоякобинство», и в мае эти ультралевые радикалы организовали мятеж. Он был жестоко подавлен. Но репрессии против неоякобинцев (представителей крайних левых политических взглядов) открыли путь для неороялистов (сторонников крайне правой политической платформы).

5 октября 1795 года симпатизирующие роялистам районы города подняли бунт против центрального правительства. Тридцать тысяч бунтовщиков выступили маршем на властные структуры, которые могли выставить для своей защиты самое большее шесть тысяч человек.

Правительство прибегло к помощи влиятельного человека – провинциального дворянина по имени Поль Баррас (виконт Поль де Баррас), который той же ночью стал командующим Внутренней армией. Баррас обратился к армейским офицерам, и в частности к одному многообещающему генералу, проживавшему в Париже. Наполеон Бонапарт командующего не разочаровал.

Использование Наполеоном картечи против толпы («нескольких залпов»[693], по знаменитому выражению Карлайла) продемонстрировало убийственную эффективность артиллериста с вечно кислым выражением лица. Тела сотен роялистов лежали на улицах Парижа, еще сотни были ранены. В сравнение с этим Резня на Марсовом поле выглядела трактирной потасовкой. Контрреволюционный мятеж был подавлен.

В знак признания его заслуг Наполеон заручился покровительством Барраса, который вышел из кризиса как новый политический лидер Франции. Правительство вновь подверглось реорганизации: во главе оказалась Директория – исполнительный орган из пяти человек, который принял присягу 3 ноября 1795 года. Ведущим «директором» французского государства теперь был Поль Баррас. Одним из четырех его коллег – plus ca change (от перемены мест слагаемых…) – стал Лазар Карно. На свет также появился до странного огромный орган законодательной власти под названием «Совет Пятисот»[694].

Так называемое правительство Директории, которое управляло Францией в середине – конце 1790-х годов, обычно высмеивается как нижняя точка в развитии Революции, время кумовства и коррупции. Мало кто обращает внимание на удивительное, неброское достижение: в этот период французское движение за равенство представителей разных рас сохраняется не только в колониях, но и в самом Париже. Символичным примером стало избрание и включение негров и мулатов в число Совета Пятисот. Первыми были Беллей и Миллс, но по меньшей мере еще десять человек в 1790-х годах будут занимать политические посты, включая таких мулатов, как Жан Литтэ, Жозеф и Жан-Луи Буасон, Луи-Франсуа Буарон, Жан-Батист Девиль, Жан-Франсуа Петинио, Пьер Томани, Жак Тонелье и старейшина движения за права чернокожих Жюльен Раймон. Бывшие рабы Этьен Ментор и Жан-Луи д’Анси также служили государству как представители. Анси занимал пост секретаря Совета старейшин Директории.

Быть может, одна из самых трогательных из забытых историй этого периода – как в революционной Франции под управлением внешне бездушной Директории открылась первая в мире элитная средняя школа, где учащихся не отбирали по расовому признаку. Она давала сыновьям бывших рабов (наряду с отпрысками мулатов из привилегированных семей и детьми белых аболиционистов) лучшее на планете образование в то самое время, когда англоговорящий мир все еще считал преступлением учить чернокожих детей чтению.

Все началось в середине 1790-х годов, когда по приглашению видных членов Общества друзей негров цветные революционеры из французских колоний стали присылать своих детей в Париж – учиться в школе. Правительство в ответ создало элитный пансион (Национальный колониальный институт[695]), который станет первым в мире экспериментом по преподаванию курса средней школы учащимся вне зависимости от их расовой принадлежности. Среди основателей интерната были передовые борцы за гражданские права – Жюльен Раймон, аббат Грегуар и Лежер-Фелисите Сонтонакс, человек, первым отменивший рабство на Сан-Доминго.

Директором стал революционный проповедник, близкий к Обществу друзей негров. Среди учеников были дети депутатов Веллея, Дюфаи и Томани, дети-мулаты самого Сонтонакса и сын Анри Кристофа (будущего короля Гаити Анри I). В этом школа отражала состав революционной элиты в колониях, но не растущий политический раскол между неграми и мулатами на Сан-Доминго: в Париже дети негра-генерала Туссена Лувертюра и мулата-генерала Андре Риго были одноклассниками в институте, тогда как на Сан-Доминго их отцы были злейшими врагами по гражданской войне.

Директория приняла закон, согласно которому «каждый год в каждом департаменте[696]к 1 жерминаля (Празднику молодых) отбирать по шесть детей из разных семей… без различия в цвете кожи, перевозить их во Францию и заботиться о них в специальных школах за счет правительства – на время, необходимое для получения ими образования». Поэтому институт принимал не только детей элиты, но и многих чернокожих учеников, получавших стипендию от властей.

Министр внутренних дел также распорядился набирать учащихся не только из Вест-Индии, но и других мест – Египта и Восточной Африки. Вдобавок к плате за обучение детей из негритянских и мулатских семей правительство также давало стипендию некоторым белым ученикам, особенно сыновьям видных революционеров-аболиционистов, таких как Бриссо. (Интересно, что в это время среди учеников пансионата, которые получали образование на деньги родителей, встречалось немало отпрысков откровенных расистов-плантаторов.)

Институт стал не только экспериментом по преподаванию курса средней школы для детей без деления на расы. Он давал чернокожим и белокожим ученикам едва ли не самое полное образование в мире, и лучшие ученики пансионата, вне зависимости от цвета кожи, могли сдавать экзамен в Ecole Polytechnique (Политехническую школу) – тогда самую престижную военную академию Франции. С учетом описанных перспектив Алекс Дюма в начале 1796 года наверняка мог предполагать, что его сын (если он когда-нибудь родится) сможет ходить в эту или подобную ей школу. Ему бы и в голову не пришло, что его сын Александр, сколь бы блестящими талантами он ни обладал, вместо этого вообще не будет иметь права посещать какую-либо среднюю школу – из-за человека, чье имя все еще было незнакомым для всех, кроме узкого круга чиновников в правительстве и Военном министерстве, но который вскоре полностью перекроит всю Францию и Революцию.