В ее тайге птицы вили гнезда поближе к земле, было много орехов и ягод. Был мох и трава, где они прятались от погони, во время линьки. В этом лесу не жирела живность. Все умело летать или бегать быстрее ветра, каждый умел защищаться.

В ее тайге не водились клещи, о которых рысь узнала в новых местах. Она едва разглядела маленькую вредную козявку, жившую в лесу и не приносившую ему никакой пользы. Ее тайга такого не потерпела бы.

Крошечная букашка имела много ног и беззубый рот: где он находился — рысь не разглядела. Один живот у клеща имелся, а на нем — еле приметная голова. В ней и пасть. Хотя ни клыков, ни рыка, даже пищать козявка не умела. Зато кровь пила с каждой зверюги. Вгрызалась в кожу с головой. Незаметно, неслышно прокусывала ее. И сосала кровь даже у рысей. Надувшись крови, клещ становился в десятки раз толще и походил на крупную ягоду голубики. Но и тогда не вылезал из кожи своей жертвы. Ждал, пока отнятая кровь усвоится, чтоб сосать дальше.

Выдрать его из кожи очень трудно. Оторвешь толстое кровавое пузо — голова клеща в коже остается, и тогда беда. Чернеет, болит укушенное место не один день. А голова клеща из нее долго не выходит. Не боится эта мерзкая козявка ни воды, ни колючек. Сиди под дождем сколько хочешь, клещу от того ни жарко ни холодно. Он кровь изнутри сосет. И не отцепится, сколько ни рычи.

Клеща невозможно найти в густой шерсти, пока он не вцепился. А жильем своим облюбовал ели. С них и прыгает на добычу, не предупредив, не спросившись.

Случалось, Кузя у рысят выкусывала по пять, а то и десять клещей в день. Котята быстро забывали эту боль, ведь это не порванные уши и пасть. Но сама рысь их не любила.

Соседка рассказывала, что особо опасны эти козявки по весне, когда просыпаются от зимней спячки, и тогда их первая жертва дорого поплатится за встречу, если она к тому времени будет больной или старой. Нот так и погиб ее рысенок от укуса клеща, Сначала лапами перестал двигать, потом умер. А клещ и от мертвого котенка не отцепился.

Хуже всего приходилось Кузе, когда клещ впивался в спину. Кожа в том месте чесалась несносно. Рысь крутилась, как на цепи. Выручали ее от этой неприятности лишь котята.

В тайге Кузи клещей не было. Не терпели эти козявки запаха нефти. Не прижились.

А значит, так считала рысь, ее лес был чище тех, которые видеть довелось.

Да, в чужой тайге водились знакомые звери. Те же выдры, ондатры и нутрии. Были они тут крупнее и сильнее северных. Даже рыси того леса были больше своих северных собратьев. Но несмотря на это, ни в чем не уступала Кузька: ни в ловкости, ни в силе, ни в обжорстве, ни в драке.

Ее северные сородичи никогда не скрещивались с домашней кошкой. Южные рыси боялись собак и никогда не нападали на них. Не разрывали в клочья, как северные соплеменники. Последние были агрессивными, мстительными. Больше дорожили тайгой, угодьями, тщательно оберегали свои границы, не позволяя их безнаказанно нарушать.

Кузя глубокой ночью пришла в свою тайгу. Голодная, усталая, она вскрикнула от радости, возвестив всему живому, что жива и пришла в лежку.

Рысь, как и положено после долгой отлучки, не бежала по кронам деревьев: мчалась меж стволов и занесенных снегом кустов, чтобы узнать, не занят ли ее участок или по-прежнему пустует лежка?

Вскоре она натолкнулась на метку. На кусте можжевельника — запах мочи. Облил куст не молодой, но и не старый кот. Лет шести. Моча без запаха плоти, но едкая, значит, болел недавно. Моча в маленькую сосульку замерзла, не слилась разом в снег. Значит, сытый. Мясо ест. А раз так — болезнь покинула участок.

Моча желтая, как еловая смола: выходит, летом траву ел, лечился. След на снегу широкий кот рослый. Вот здесь спиной о корягу потерся. На ней запах пота и жира сохранился. «Если он лежку занял — не выгонишь», — опечалилась Кузя.

Широкие отпечатки лап подтвердили, что если м от даст по морде — не устоишь.

А вон под елью — помет примостил. Кузя подошла, понюхала. Да, этого кота голодным не назовешь. Зайца заедает куропаткой. Мяса — полное пузо.

Рысь постояла в раздумье. Идти к лежке или сразу найти другой участок? Обосноваться небитой в чужом углу легче, чем истерзанной искать себе место. Порвут морду и бока, до весны не залижешься. Травы нигде нет. А на холоде всякая рана сильней болит. Может, перевести дух после дороги? «Оглядеться, а уж потом решать надо, где обживаться», — подумала Кузя.

Но натура взяла верх над разумом. Ведь она столько пережила и перенесла в чужих местах, столько намучилась в дороге! А ей надо готовить лежку, когда в ее собственной соплеменник развалился? «Пусть он заботится о жилье», — ринулась Кузя.

Вот она, знакомая ель. Опустив лапы, заботливо, как всегда, укрыла от снега и мороза звериный приют. Там вверху — дупло. Его отсюда не видно.

Кузя подошла к стволу ели. Он весь в замерзшей моче. Ее запах не перебивает даже аромат смолы. А вот и следы когтей. А что будет с Кузиной шкурой? Кошка подумала недолго и вскочила на лапу. Крикнула громко, зло. Зашипела, зарычала. И тут же ей отозвался лес.

Крики рысей послышались со всех сторон. Долгие и протяжные, хриплые и писклявые, они сплелись в один хор, словно радовались возвращению Кузи.

С лежки свесилась толстая морда кота. Зеленые огни в глазах сверкнули лютой яростью. Шерсть на загривке поднялась выше ушей.

Кот задергал хвостом. Вякнул грубое, злое. Кузя не испугалась. Она прыгнула выше. Перескочила к дуплу. Уселась на лапу, прикрывавшую вход. Только она, хозяйка участка, знала, что лапа эта надломлена. И если враг прыгнет на нее — тут же слетит вниз. Такая хитрость не раз помогала Кузе в прежние времена.

Другие хвойные лапы срастались в надломах, едва попадала на них отогревшаяся по теплу смола. Но эта лапа росла с северной стороны, и смола на нее не капала.

Кузя знала, что кот попытается достать ее когтистой лапой, чтобы сначала попробовать содрать ее с дерева. А потому Кузя прижалась спиной к стволу. Так безопаснее и легче отбить нападение, достав морду или загривок кота когтями.

Кот, удивившись смелости Кузи, перескочил веткой выше. Рысь внимательно следила за ним. Тот нагнул морду, втянул запах и вдруг тихо, виновато вскрикнул.

Из дупла выглянула морда кошки. Зашипела на Кузю. Та дернула когтями по морде, зарычала угрожающе. Кошка уставилась на дружка. Тот сидел, не шевелясь, неподвижным большим комком. Он не вступился за подругу, предоставив кошкам самим выяснить отношения.

Незнакомка выскочила и, решив сбить Кузю с дерева, прыгнула на лапу. Та, скрипнув, скинула непосильную тяжесть. Кузя тут же нырнула и теплое дупло. У нее не было сил на драку.

Увидев, что Кузя устроилась, кот спрыгнул вниз. Не дал упавшей забраться на дерево и, тихо рыча, увел ее с участка.

Вернулся он под утро, принеся вместо извинения горячую печень оленя, и позвал Кузю разделить с ним добычу.