– Какая разница? Никто ничего не вспомнит.

– Вспомнит Ольга Мрачевская. Она не погибла, хотя вы следили по видео за ее смертью. Ольга сыграла смерть. Ведь в шприце была глюкоза… Мы успели поменять. И здесь у вас ничего не вышло… Ольга жива и даст показания.

Зоя опустила руку в карман. И вдруг резко выкинула. Пальцы сжимали крохотный ножик, каким постижеры делают тамбуровку волос для парика. Кривое лезвие должно было полоснуть точно. Варвара не успела среагировать. Ножик замер на вздохе от ее горла.

Игнатьев сжал мертвой хваткой и выкручивал руку. Зоя согнулась до пола. Она молчала. Улыбалась.

– Опять самодеятельность… Сколько раз вас спасать, товарищ Ванзарова?

Варвара моргнула, стараясь не думать, что могло случиться.

– Спасибо, – сдавленно пробормотала она. – Пора спасать других.

Оперативники вывели из кладовой, где хранились мешки со льдом, Элизабет. Девушка дрожала, но была жива и невредима. В каком-то смысле счастье: замерзнуть по такой жаре. Медсен обняла, прижала и не могла ее отпустить. Зарылась лицом в ее волосы. Так бывает, когда у матери настоящая любовь.

– Варвара, милая, я не знаю, как вас благодарить, – оторвавшись от темечка дочери, сказала она.

– У меня к вам будет небольшой разговор, Ольга, подождите здесь…

– Конечно… Элизабет, почему ты не благодаришь свою спасительницу? Как тебе не стыдно, may darling!

– Благодарю вас, мисс Ванзарова, за то участие, которое вы приняли в моей судьбе…

Вот что смущало Ладу: русская американка говорила так, как в Петербурге не говорили лет сто двадцать, со времен империи. Наверное, пьес классических перечитала… Или мать научила? А голос глубокий, волнующий. Дар для трагической актрисы.

Варвара кивнула и вошла в гостиную.

Врачи «Скорой» занимались женщиной в кресле. Поставили капельницу, делали массаж ног, фельдшер замерял давление. Она откинула голову, дышала глубоко и свободно. Черный платок валялся в ногах. Под ним оказался ежик коротких волос. Подстрижена нарочно грубо. Как в наказание.

Подойдя, Варвара наклонилась. Не из почтения, а чтобы женщина видела ее лицо.

– Таисия Федоровна, вы уже можете говорить?

Раздался стон, похожий на «да».

– Простите, что так долго не узнавала вас, – сказала Варвара. – Вас мучили не только вашими фильмами на всю громкость, но и кормили одной овсянкой. Вы ее ненавидите? Я поняла… Почему?… Салфетка была в ошметках каши, будто вас кормили насильно… Но слово я сдержала: вас спасла… Мне поближе наклониться?

Варвара наклонилась.

– Спаси… бо… те… бе… девонька… спас… ла… дуру… ста… рую… я… у… тебя… в… долгу… то… что… обеща… ла… она… то… полу… чишь…

Силы кончились. Добронина закрыла глаза. Врач выругал и потребовал не мешать реабилитации. Варвара коснулась чуть теплых пальцев и отошла в сторону. Но не могла не признать: как точно дочь копировала интонации и манеры матери. Идеально точно. Настоящий талант.

В комнатах работала следственная бригада, Игнатьев давал команды. Без остатка поглощен делом.

Варвара вышла в коридор.

Медсен что-то тихо выговаривала дочери. Наверное, учила уму-разуму: девушке в ее возрасте нельзя быть такой доверчивой, садиться в такси с незнакомой доброй женщиной, даже если она обещает отвезти к подругам. Нравоучения прекратились.

– Моя милая, чем я могу вам помочь? – Ольга приветливо улыбалась.

Попросив Элизабет прогуляться в Таврическом саду, Варвара отвела Медсен к зеркалу, где их никто не мог подслушать, потому что они были на виду.

– Вы получили мое вчерашнее письмо?

– Да, конечно…

– Почему не отреагировали на то, что я написал про Риту Алябину?

Медсен опустила глаза.

– Что я должна была сделать?

– Сказать правду.

– Какую правду, милая? Прошло сорок лет… Все забыто. Все в прошлом.

– Иногда прошлое возвращается, – сказала Варвара. – В виде призраков. Почему умолчали, что общаетесь с Зоей?

Раздался тяжкий вздох глубоко виноватой дамы.

– Она попросила держать в тайне.

– Заглядывали в диван в своем номере?

– Что за глупости! Зачем?

– Например, чтобы найти два альбома выпускного курса, которые она вам подбросила. После убийства Крайковой и Лягочевой.

Медсен потерла виски.

– Я была наивна… Была так ослеплена желанием найти рецепт… Она держала меня на коротком поводке… Это ужасно… Бедные, бедные Искра и Поля…

– Почему Элизабет надевает парик блондинки?

Ольга не скрывала удивления.

– Откуда вы знаете… Но раз знаете… Она хочет перекраситься, но я не разрешаю…

– Неправда, – заявила Варвара. – Ваша дочь надела парик, чтобы показаться на первом туре в нашем институте… Вы ей предложили. И я знаю почему.

– Почему? – тихо спросила она.

– Потому, что в облике дочери хотели вернуться в студенческую юность… Во времена вашего курса… Это был главный смысл вашего визита в Петербург: Элизабет как раз в том возрасте, когда вы поступили в театральный. Она могла поступить в любой театральный институт мира, но вы предложили ей попробоваться в России. Если у нее получится здесь, где сильная драматическая школа, получится везде. Ну и заодно попробовать найти старый рецепт.

– Как вы это поняли?

– Элизабет читала ваш отрывок фру Алвинг из «Привидений» Ибсена.

Медсен молчала. Дольше, чем следовало.

– Вы ошибаетесь, милая, – с некоторым усилием сказала она. – Это был отрывок Риты Алябиной… Просто случайность.

– Нет, не случайность! – слишком резко возразила Варвара, забыв о хороших манерах. Хотя какие тут манеры, после всего, что случилось.

На нее махнули рукой.

– Не говорите глупости, милая…

– Ольга, я смотрела старое дело по самоубийству Алябиной. Оно очень большое. Но в нем есть мелкая деталь, которая все объясняет. На полу ванной, которая за этой дверью, стояла банка из-под кислоты. Понимаете?

– Нет. И не хочу понимать.

– Если бы Рита опрокинула на себя кислоту, от боли выронила бы банку, стекло разбилось бы. Банка была целая. Стояла на донышке. Я видела снимок.

Медсен издала возмущенный возглас.

– Вы обвиняете меня в убийстве моей лучшей подруги? Это я убила Риту?

– Обвинять поздно, срок давно вышел, – ответила Варвара. – Вы не убивали Риту Алябину, потому что вы и есть Маргарита Сергеевна Алябина. В ванной осталась Ольга Мрачевская. Для этого вы сожгли ей лицо кислотой… Взяли ее паспорт, имя, чемодан, переоделись в ее вещи, приехали к самому отлету. В группе вас никто не знал.