раскачивающимися из стороны в сторону.

— Народу-то сколько! — сказала Мэйв. — С чего это?

— Да ни с чего, — сказал Мико, — просто рождественская ярмарка, вот и понаехали.

Он перевел ее через улицу.

— А далеко это место, Мико, куда я иду?

— Не слишком, — сказал Мико. — Ты что, устала?

— Вовсе нет, — сказала она. — Просто в автобусе долго ехала, утомительно это.

— Теперь уж скоро, — сказал Мико.

— А ты думаешь, я этой женщине понравлюсь, Мико? Может, она и не захочет совсем, чтобы какая-то неизвестная особа из Коннемары вселялась к ней?

Она рассмеялась, увидев выражение его лица.

— Да ты о чем это? — возмутился он. — Говорят тебе, она за тебя просто ухватится обеими руками. Это очень трудно объяснить, но ты даже не представляешь, как ты можешь ей помочь, если все обойдется хорошо.

Он не сказал ей о своей надежде, что и ей самой от этого тоже будет польза. Но чтобы кто-то не захотел впустить к себе Мэйв! Да ведь это все равно что захлопнуть дверь перед носом Богородицы в Рождественский сочельник!

Они снова перешли через дорогу, лавируя между машинами, и пошли вдоль длинной улицы, где на углах стояли дома с закругленными фасадами.

Около почтамта им снова пришлось остановиться, потому что какой-то высокий молодой человек преградил им дорогу со словами: «Так вот ты где, Мико!» — и окинул любопытным взглядом шедшую рядом с Мико девушку.

Мико остановился.

— А это мой брат, Мэйв, — коротко представил он.

— Здравствуйте. Очень приятно с вами познакомиться, — сказал он, внимательно рассматривая ее.

— Спасибо, мне тоже, — сказала Мэйв, подавая руку и удивляясь, какая мягкая у него рука по сравнению с ручищей Мико, жесткой, как хорошо выдержанное дерево. Она взглянула на него, приподняв брови.

— Знаю, — сказал Томми, — никто нас никогда не принимает за братьев, но мы действительно из одного гнезда. Правда, кто-то подсунул в гнездо чужое яйцо, и мы не знаем, вылупился из него Мико или я, но, как бы то ни было, мы братья.

Она улыбнулась.

— Наверно, хорошо быть братом Мико? — сказала она.

Томми откинул назад голову и захохотал. Зубы у него были крепкие и белые.

— Это хорошо сказано, — проговорил он.

Мико ждал, стиснув зубы, думая, что он не замедлит блеснуть остроумным ответом, но Томми перестал смеяться, заметив удивленно приподнятые брови Мэйв: «Что она это, серьезно?»

— Отложим обсуждение этого вопроса, — сказал он. — Должен сознаться, что я пропадал от любопытства, с чего бы это братец Мико разоделся в лучшие одежды и с сияющим видом отправился встречать автобус. Теперь мне все понятно. Мико вечно от меня все скрывает. Увы, прошло то время, когда мы, бывало, обменивались секретами в мягкой постельке. Верно, Мико?

— Это ты, брат, вырос и отошел от нас, — сказал Мико. — Если бы мы теперь захотели что-нибудь тебе рассказать, так нам сначала пришлось бы тебя отыскивать.

— Ну ладно, — сказал Томми, — не буду вас задерживать, но, может, мы все-таки еще встретимся?

— Возможно, — сказала Мэйв.

Томми отступил в сторону.

— Ну, значит, до новой встречи, — сказал он.

Он стоял, глядя им вслед и удивляясь. И где это Мико ее подцепил? Очень интересное лицо. Глаза такие спокойные, а чувствуется, что в них что-то есть. Худовата, пожалуй. И одета довольно-таки по-деревенски, будто сама себе шила при свете огарка. Но лицо очень интересное.

— Он на тебя ничуть не похож, — говорила Мэйв.

— Ты хочешь сказать, что я на него ничуть не похож? — сказал Мико.

— А я думала, он совсем не такой, — продолжала Мэйв. — Ты так про него рассказывал, что я думала, он у вас какой-нибудь заморыш в очках. А он и ростом-то не ниже тебя.

— Верно, — сказал Мико, — может, это оттого, что мы такие разные. Я рядом с ним всегда свое убожество чувствую. Если бы ты знала, до чего неприятно вспоминать, какой ты глупый, каждый раз, как встретишь собственного брата. Я думаю, это у меня еще с тех пор осталось, как он вдалбливал таблицу умножения в мою тупую голову.

По дороге он показывал ей город. Он надеялся, что ей здесь понравится. Надеялся, что город ей понравится настолько, что она захочет в нем остаться. Мико испытывал смутный страх при мысли о том, что она, раз вырвав корни, больше не захочет оставаться на одном месте. Страшная это, должно быть, вещь — вырвать корни, и найдется ли такое место, где захочется пустить их снова? Итак, он показал ей кинематограф и церковь и сводил ее посмотреть буйную реку и цветы на ее берегах, там, где она сломя голову проносится под мостом Салмон-Уир. Он довел ее тихой улицей до университета, а потом свернул назад мимо больницы, от которой несло лекарствами, что всегда напоминало ему о Питере. Скоро они уже стучались у дверей миссис Кюсак.

Он заметил, что Мэйв устала. Лицо у нее осунулось, и она немного задыхалась, это после такой-то пустяковой прогулки! Она казалась поникшей, совсем как чахлый цветок.

«Боже мой, — подумал он в отчаянии, — как же, наконец, заставить ее забыть?»

Дверь отворилась. Перед ними стояла миссис Кюсак.

«Ну, все теперь зависит от этого, — подумал Мико. — Хоть бы только все сошло благополучно».

Миссис Кюсак сама была жалкая, как воробышек. Волосы у нее поседели, и она их гладко зачесывала назад и закручивала в узел. Личико у нее было маленькое и худенькое, нос обтянутый, глаза светло-голубые, желтоватую кожу изрезали морщины. В своем светло-коричневом вязаном жакете она была похожа на крошечного мужчину, такая плоская у нее стала фигура. Голубая кофточка была сколота впереди камеей. Черная юбка, черные туфли и чулки.

Она взглянула на стоявшую перед ней молоденькую женщину и застенчиво улыбнулась. Улыбнулась и Мэйв.

— Входите, милочка, — сказала она наконец, пожав ей руку.

Мэйв ощутила под ногами ковер, увидела просторную прихожую, залитую странным светом, проникавшим сюда с улицы и из соседней комнаты через синие и желтые стекла входной двери и круглое окно. Затем дверь закрылась, и они оказались