и чисто, как в тот раз, когда он ударил Ланахана в баре в Балтиморе.

Он вернулся в лагерь. Пендлтон и де Вилльерс все еще были там, теперь уже полностью поглощенные "Герибитой". Мунго знал, что они наблюдали за ним, удивляясь его необычному поведению. Он не стал ничего объяснять. Ему больше не нужно было ни перед кем оправдываться.

‘Вы хотели триста рабов для Честера Мариона? - спросил он де Вильерса. ‘Я перевезу их для тебя – за определенную плату.’

Он мысленно шагнул в дверь, даже не заметив, как она захлопнулась за ним. Он сделал свой выбор. Пути назад уже не будет.

Но это будет нелегко.

- Спешить некуда, - сказал Пендлтон. Наступила ночь, и они вошли в дом. - Де Вилльерс опустошил мои бараки вместе с последней партией. Теперь, когда сезон закончился, туземцы не приведут больше пленников в течение нескольких месяцев.’

‘Я не могу так долго ждать, - сказал Мунго.

Пендлтон пожал плечами. - Негров из речной глины тоже не вылепишь.- Он указал на одну из своих служанок, девушку лет пятнадцати. Она была обнажена, если не считать тонкой полоски ткани вокруг бедер. - ‘Ты найдешь здесь способ скоротать время.’

Мунго не обратил на него внимания - ‘Откуда берутся рабы?’

- Вверх по реке. Внутри.’

‘А вы были там?’

- Конечно, нет.- В устах Пендлтона это прозвучало абсурдно. - Торговцы приводят их мне. Почему ты спрашиваешь?’

‘Если рабы не придут сюда, я пойду к ним.’

Пендлтон со стуком поставил чашку на стол. Из него выплеснулось спиртное.

‘Это плохая идея.’

- У меня нет выбора. Я должен вернуться в Америку.’

‘Я не думаю, что ты понимаешь, как здесь обстоят дела.’ - Пендлетон рассеянно провел пальцем по столу. - В этой стране рабов покупают и продают с тех пор, как на Библии намокли чернила. Эта торговля опутана паутиной правил, обычаев, привязанностей и долгов, и она пролегает так глубоко в земле, что практически представляет собой коренную породу. Так что, если белый человек приходит сюда, думая, что он может сделать все по-своему только потому, что они дикари, его ждет грубое пробуждение.’

‘Я не недооцениваю опасности.’

‘Сколько у вас людей? Может, двадцать? Местные короли могут собрать тысячи воинов.’

- Неужели они пойдут на войну из-за того, что мы захватили несколько сотен их людей?’

- Им плевать на своих людей! - крикнул Пендлтон. - Они пойдут на войну, потому что ты будешь вмешиваться в их торговлю, а они не хотят конкуренции. - Он сделал еще глоток и бросил на Мунго лукавый взгляд. - Единственный способ сделать это - обратиться за помощью к местным жителям. К тому, кто понимает все тонкости, связанные с этим.’

Мунго прекрасно его понимал.

- Возможно, я не совсем ясно выразился о своих намерениях, - сказал он. ‘Я никогда не думал, что смогу сделать это без твоей помощи. Я полностью полагаюсь на то, что ты будешь направлять меня.’

‘Почему я должен это делать? - Спросил Пендлтон, и хотя слова его звучали невнятно, в голосе его звучала алчность.

- Потому что я отдам тебе десять процентов рабов, которых возьму.’

На лице Пендлтона отразился ужас. - ‘Если мы хотим быть партнерами в этом предприятии - настоящими партнерами, - то распределение должно это учитывать. По половине каждого.’

Мунго откинулся на спинку стула, сделал еще один глоток "Герибиты" и приготовился к переговорам.

В конце концов они сошлись на тридцати пяти процентах. Это было больше, чем Мунго хотел заплатить, но он мало что мог предложить. Ему понадобятся порох, припасы, кандалы, пища для рабов – все, кроме рабочей силы. Он не возражал против того, чтобы торговаться. Все это означало, что им придется захватить еще больше рабов. Что бы ни случилось, он позаботится о том, чтобы трюм "Ворона" был полон, когда они уйдут.

Пендлтон еще не закончил.

- Мы не можем взять рабов сюда, - сказал он. - ‘Мы должны идти вдоль берега, к реке Ньянга.’

- Но почему? Вы знаете там людей?’

‘Наоборот. Потому что я знаю здесь людей. - Пендлтон вздохнул. - ‘Ты что, никогда не слышал выражения "не гадь там, где ешь"?’

Они погрузили на "Ворона" кандалы, медные котлы, кукурузу и рис, а также новый якорь. Потом они поплыли на север.

***

По мере того как тянулись месяцы в Новом Орлеане и сменялся год, Камилла все меньше и меньше думала о Мунго – вся ее жизнь в Уиндемире была похожа на сон, который она помнила лишь урывками. Потеря Мунго причинила боль, но была и другая, более глубокая рана, которая вытеснила все остальные мысли. Каждую ночь она засыпала в слезах, ее тело жаждало объятий сына. Иногда она получала письмо из Бэннерфилда с новостями – "Исаак начал ходить", "Исаак щебечет, как птичка", "Исаак – настоящий маленький лорд" - и думала, что ее сердце разобьется.

Она почти никогда не видела Честера. Он больше не приезжал в Новый Орлеан. После письма из Виргинии он вернулся в Бэннерфилд и остался там, запершись за своими воротами. Камилла не знала, что он там делает, но в списках пассажиров "Уиндемира", когда она поднималась вверх по реке, имелись кое-какие зацепки. Двести ящиков миссисипских винтовок, три дюжины бочонков с порохом, кавалерийские седла, сто драгунских мечей, четыреста ружейных патронов, пятьдесят ударных пистолетов, тысяча ящиков винтовочных патронов 54-го калибра.

Но вот однажды от Честера пришла записка, призывающая ее вернуться в Баннерфилд. Она боялась, что это означает, что она сделала что-то, что ему не понравилось – что ему сообщили об этом, и он хотел наказать ее - но даже это было бы терпимо, если бы это дало ей возможность увидеть Исаака.

Она поднялась на борт "Уиндемира", стоявшего у причала возле склада Баннерфилда, на дамбе. Это было одинокое путешествие; кроме Гранвилла, она была единственным пассажиром, и она провела путешествие, запертая в единственной каюте. Все остальные каюты были убраны по ее указанию, чтобы освободить место для груза. Весенние дожди в этом году пришлись как раз вовремя, а лето выдалось теплым – Бэннерфилд ожидал рекордного урожая хлопка. Чтобы доставить его в Новый Орлеан, потребуется все