Надо было ей остаться в Англии. В Лисьей Поляне, где есть лужайка, и роща, и речка, что прорезает голубой от колокольчиков лес.

Пришел черед военной техники.

— Here come the tanks,[57]— сказал Юрген, когда показался первый Panzer, водруженный на грузовик.

Юрген хорошо освоил язык, проучившись год в Оксфорде (и там же поднаторел в крикете).

Дальше последовали танки своим ходом, мотоциклы с колясками, бронемашины, а за ними — элегантная кавалерия (самое эффектное зрелище: Урсула даже разбудила Фриду, чтобы та посмотрела на коней), а потом артиллерия, от легких полевых орудий до мощных зенитных установок и огромных пушек.

— «Ка-три», — со знанием дела произнес Юрген, но это ей ничего не говорило.

Парад символизировал непонятную для Урсулы любовь к порядку и геометрии. В этом смысле он ничем не отличался от других парадов и митингов (сугубо театральных зрелищ), но производил более воинственное впечатление. Количество боевой техники не укладывалось в голове — страна вооружилась до зубов! Раньше Урсула об этом не думала. Теперь стало понятно, почему рабочих мест хватает на всех. «Как говорит Морис, чтобы поднять экономику, надо развязать войну», — писала Памела. А зачем еще такое количество вооружений, если не для войны?

— Переоснащение армии помогло сохранить наш дух, — изрек Юрген, — вернуло гордость за нашу страну. Когда в восемнадцатом году генералы капитулировали…

Тут Урсула переключилась на другое, потому что много раз слышала эти рассуждения. «Они сами развязали прошлую войну, — гневно писала она сестре, — а теперь как послушаешь — можно подумать, будто им одним пришлось хлебнуть лиха, тогда как другие народы не знали ни разрухи, ни голода, ни лишений».

Фрида проснулась не в духе. Урсула дала ей кусочек шоколада. Настроение у нее тоже было хуже некуда. Они вдвоем прикончили всю плитку.

Завершение парада выжимало слезу. Перед трибуной Гитлера бесчисленные полковые знамена образовали длинную шеренгу в несколько рядов — построение было столь безупречным, словно его углы подровняли острым лезвием, — и знаменосцы склонили древки к земле в знак преклонения перед фюрером. Толпа взревела.

— Ну, как тебе? — спросил Юрген, когда они пробирались к выходу с главной трибуны. Фриду он нес на плечах.

— Великолепно, — сказала Урсула. — Это было великолепно.

У нее в виске червячком зашевелилась мигрень.

Болезнь настигла Фриду с месяц назад — у нее подскочила температура.

— Мне плохо, — сказала Фрида.

Урсула пощупала ее влажный лоб и решила:

— Сегодня в детский сад лучше не ходить, посидишь со мной дома.

— Летняя простуда, — сказал, придя со службы, Юрген.

Фрида была подвержена заболеваниям дыхательных путей («Наследственность по линии моей матери», — огорчалась Сильви), и они уже привыкли к постоянным насморкам и ангинам, но ее нынешнее состояние стремительно ухудшалось, вялость не проходила, температура ползла вверх. Малышка вся горела.

— Холодные компрессы, — советовал врач, и Урсула меняла у нее на лбу мокрые полотенца, пока читала ей книжки, к которым Фрида оставалась безучастной.

Потом девочка стала бредить; доктор нашел сильные шумы в легких и сказал:

— Бронхит. Надо выждать — это само пройдет.

Ночью у Фриды наступило резкое, страшное ухудшение. Они закутали ее маленькое, почти безжизненное тельце в одеяло и помчались на такси в ближайшую больницу — католическую. Там поставили диагноз: пневмония.

— Ребенок очень слаб, — сказал доктор таким тоном, словно они были виноваты.

Двое суток Урсула сидела у постели Фриды и держала ее за руку, боясь отпустить.

— Если б я только мог переболеть вместо нее, — шептал Юрген поверх крахмальных простынь, которые тоже помогали удерживать Фриду в этом мире.

По коридорам галеонами проплывали монахини в огромных причудливых апостольниках. Когда Урсула на мгновение отвлеклась, ей первым делом пришел в голову вопрос: сколько же времени требуется на ежедневное сооружение этих сложных конструкций? Сама бы она ни за что не справилась с такой задачей. Да из-за одного этого головного убора путь в монахини был ей заказан.

Они собрали в кулак всю свою волю, борясь за жизнь Фриды, и малышка выжила. Триумф воли.{115} Кризис миновал, но до выздоровления было еще далеко. Слабенькая и бледная, Фрида шла на поправку очень медленно, и вот как-то вечером, вернувшись после дежурства у ее постели, Урсула нашла под дверью оставленный кем-то конверт.

— Смотри, от Евы. — Дождавшись Юргена, она протянула ему записку.

— Кто такая Ева? — не понял он.

— Улыбаемся! — Щелк-щелк-щелк.

Да пожалуйста, лишь бы сделать приятное Еве, думала Урсула. Она не возражала. Ева была так добра, что пригласила их в эти места, чтобы Фрида подышала целительным горным воздухом, питаясь свежими овощами, яйцами и молоком с образцово-показательной фермы Гутсхоф, расположенной на горном склоне, чуть ниже Бергхофа.

— Это высочайшее повеление? — спросил Юрген. — Отказы не принимаются? Или ты хочешь отказаться? Надеюсь, что нет. Кстати, подлечишь там свою мигрень.

Урсула заметила, что с его продвижением по министерским эшелонам их разговоры становятся все более однобокими. Юрген высказывал мнения, ставил вопросы, сам на них отвечал и делал выводы, не испытывая ни малейшей необходимости вовлекать ее в беседу. (Вероятно, адвокатская манера.) Сам он, естественно, этого не замечал.

— Выходит, старый козел наконец-то завел себе женщину? Кто бы мог подумать. А ты давно знала? Нет, вряд ли ты бы со мной поделилась. Надо же — твоя знакомая! Нам-то это выгодно, правда? Быть поближе к трону. Выгодно для моей карьеры, а стало быть, и для нас с тобой. Liebling,[58]— для порядка добавил он.

Урсула подумала, что от трона лучше держаться как раз подальше.

— Я с ней лично незнакома, — сказала она. — Мы даже не встречались. Это все фрау Бреннер — она дружит с ее матерью фрау Браун. Клара когда-то подрабатывала у Гофмана вместе с Евой. Они еще в детский сад вместе ходили.

— Впечатляет, — сказал Юрген. — Три коротких шага от дамских сплетен к вершинам власти. А знает ли фройляйн Ева Браун, что ее подружка детства Клара замужем за евреем?

Урсулу поразило, как он произнес это слово. Jude. С презрительной издевкой — раньше за ним такого не водилось. Ее как будто ударили в самое сердце.

— Понятия не имею, — сказала она. — Сплетни, как ты изволил выразиться, меня не интересуют.