О моей судьбе узнала Сара Гаррисон, журналист и редактор WikiLeaks. Как только новость о разоблачении глобальной системы массового слежения разразилась в Америке, она немедленно вылетела в Гонконг. Имея большой опыт работы с WikiLeaks и зная о судьбе Джулиана Ассанжа, она хотела помочь мне найти самое надежное в мире убежище. Имелись у нее и связи в юридическом сообществе Гонконга.

Люди долго приписывали эгоистичные мотивы желанию Ассанжа оказать мне помощь, но я верю, что он больше всего желал одного – помочь мне избежать задержания. Лишний раз доставить неприятность правительству США – для него дополнительный бонус, но никак не самоцель. Это правда, что Ассанж эгоистичен, тщеславен, непостоянен и даже бывает грубоват – после резких расхождений всего через месяц после начала переписки я больше ни разу не вступал с ним в контакт. Он искренне считает себя борцом в исторической битве за общественные права, в которой он готов на все, чтобы одержать победу. Именно по этой причине я считаю, что низводить его мотивы до минутной блажи или саморекламы – ошибочно. Для него, на мой взгляд, гораздо важнее была сама возможность получить пример, противоположный истории с Челси Мэннинг, чей 35-летний тюремный приговор стал беспрецедентным, чудовищным уроком для разоблачителей по всему миру. Хотя я никогда не буду и никогда не был источником для Ассанжа, мой случай помог ему исправить зло. Он ничего не мог поделать в случае с Мэннинг, но казалось, что при содействии Сары он настроен сделать все, чтобы спасти меня.

Несмотря на все это, вначале я опасался вмешательства Сары. Но Лора сказала, что та серьезный, компетентный и – самое главное – независимый человек. Она одна из немногих в WikiLeaks, кто посмел в открытую не согласиться с Ассанжем. Несмотря на все предосторожности, я был в трудном положении, но, как сказал однажды Хемингуэй, «лучший способ узнать, можете ли вы доверять кому-то, – это доверять ему».

Лора предупредила меня о приезде в Гонконг Сары только за день до того, как она общалась со мной на зашифрованном канале, что тоже было всего за день или за два, как я встретился с ней лично. Если я сейчас немного путаюсь в датах, вы должны меня простить: один сумасшедший день сменялся другим. Сара была настоящим ураганом с момента ее прибытия в Гонконг. Хотя она не была юристом, ее познания оказались очень глубокими в том, что я назвал бы межперсональными и неофициальными нюансами обхода экстрадиции. Она встретилась с местными правозащитниками, и я был глубоко впечатлен ее темпами и ее контактами. Благодаря ее связям в WikiLeaks и чрезвычайной смелости консула Эквадора в Лондоне Фиделя Нарвеза они вдвоем сумели получить laissez-passer на мое имя. Этот документ, который, как предполагалось, приведет меня в Эквадор, был оформлен консулом в срочном порядке, так как у нас не было времени, чтобы ждать формального одобрения правительства в Эквадоре. Времени не было, Сара наняла микроавтобус, чтобы ехать в аэропорт.

Так мы с ней и встретились – на ходу. Я был бы рад сказать, что знакомство началось с изъявления мной благодарности, но вместо этого я спросил: «Когда ты последний раз спала?» Сара, как и я, выглядела измотанной и растрепанной. Она засмотрелась в окно, словно подыскивая ответ, а потом покачала головой: «Не помню».

Мы оба подхватили простуду, и наш осторожный разговор перемежался кашлем и чиханием. Как она объяснила, она хотела помочь мне по зову собственной совести, а вовсе не по требованию работодателя. Было ясно, что ее действия были продиктованы не столько дикой оппозицией Ассанджа к центральной власти, сколько ее собственным убеждением, что слишком многое в современной журналистике скорее служило правительству, чем боролось с ним. Мы примчались в аэропорт, зарегистрировались и прошли паспортный контроль для первого из запланированных трех рейсов. Все это время я ждал, что она попросит у меня что-либо – хоть что-нибудь, типа сделать заявление в поддержку Ассанжа или его организации. Но она ничего не просила от меня, хотя бодро придерживалась мнения, что я свалял дурака, доверив конгломератам средств распространения информации «охранять ворота» между публикой и правдой. За эту честность, как и за многое другое, я буду вечно восхищаться Сарой.

Мы отправлялись в Кито, столицу Эквадора, через Москву, Гавану и Каракас по одной простой причине: это был единственный доступный нам безопасный маршрут. Из Гонконга не было прямых рейсов на Кито, а все остальные пересекали воздушное пространство США. Пока я переживал о длительной стоянке в России – у нас будет больше двадцати часов перед вылетом рейса на Гавану, – мой наибольший страх касался последующего этапа пути, так как рейс из России на Кубу предполагал перелет через воздушное пространство, контролируемое НАТО. Меня не особенно радовало, что мы будем пролетать над такой страной, как Польша, потому что на моей памяти она делала все, чтобы угодить правительству США, включая размещение секретных тюрем ЦРУ, где мои бывшие коллеги по ведомству проводили с заключенными «усиленные допросы» – очередной эвфемизм эпохи Буша к слову «пытка».

Я надвинул на глаза шапку, чтобы меня не узнали, а Сара оглядывалась по сторонам. Она взяла меня за руку и провела к воротам, где мы ждали посадки. Последний пункт, где она может повернуться и уйти. «Ты не обязана делать это», – сказал я.

«Чего?»

«Охранять меня вот так».

Сара напряглась. «Давай внесем ясность, – сказала она, когда мы вошли в самолет. – Я не охраняю тебя. Я здесь для того, чтобы постороннему было сложнее вмешаться. И убедиться, что кое-кто держится нормально».

«Так ты мой свидетель», – сказал я.

Она усмехнулась: «Кто-то же должен быть последним, кто видел тебя живым. Этим последним могу быть я».

Хотя три пункта, где нас наиболее вероятно могли бы остановить – регистрация, паспортный контроль и ворота, – были позади, в самолете я не чувствовал себя в безопасности. Я не хотел расслабляться. Я сел у окна, Сара рядом, загородив меня от других пассажиров через проход. Прошла целая вечность, двери салона закрылись, трап отъехал, и наконец, мы тронулись. Но перед тем, как самолет вырулил на взлетную полосу, он вдруг резко остановился. Я стал нервничать. Опустив поля шляпы до самых очков, я напрягся, ожидая услышать звук сирен и увидеть голубые вспышки. Опять я играл в эту игру – «ждать», играл снова и снова, и ожиданию не было конца. Наконец самолет снова пришел в движение и сделал поворот, и тут я заметил, что мы просто стоим в очереди на взлет.

Моя уверенность росла по мере того, как самолет набирал высоту, но еще трудно было поверить, что я вне опасности. Уже в воздухе я перестал судорожно сжимать пальцами бедра и решил поискать свой кубик Рубика в сумке. Но я знал, что нельзя – ничто не вызвало бы больше подозрений. Поэтому я снова сел, откинулся назад и снова натянул на глаза свою шляпу, поглядывая на видеоэкран, вмонтированный в спинку кресла прямо передо мной, где был обозначен пикселями наш маршрут через Китай, Монголию и Россию. Ни одна из этих стран не имела ни малейшего желания угождать Госдепу США. Но, с другой стороны, я не мог предсказать, как поступит российское правительство, когда мы приземлимся, после того как нас потащат на осмотр, где найдут только «вычищенные» ноутбуки и пустую сумку. Что, как я надеялся, поможет нам в таком случае – это то, что за мной наблюдал весь мир, а мои адвокаты и юристы WikiLeaks следили за нашими передвижениями.