– Я преподаватель английского языка.

Не взглянув на него, не сделавши паузы и по-прежнему давясь слезами, она пробормотала по-французски:

– Ты… ты…

Мельком взглянув на ее спутника, он вышел из купе.

– Тебе лучше помолчать, – услышал он ленивый мужской голос, – по-моему, наш новый сосед полиглот.

Вот он и на воле… И снова слышит, как мужья разговаривают со своими женами.

* * *

Музыка всё удваивает: если тебе плохо, то она сделает так, что становится вдвое хуже.

* * *

– Белая кость.

– Да, белая гнилая кость.

* * *

– Социальное происхождение?

– Князь.

* * *

– Я для него всё сделала: его уже исключили из партии, выгнали с работы, демобилизовали. А вот она не работает, сидит дома. Как вы думаете, что я могу для нее сделать?

* * *

В вагоне. Неподвижно сидит красивая мама. А молодой папа одевает Олега, вытирает ему нос и проговаривает все слова, которые положено говорить маме:

– А вот мы сейчас наденем Олежке валеночки… А вот мы сейчас…

Мама сидит у окошка и говорит:

– Должна же я куда-нибудь смотреть.

* * *

– Какой обаятельный салат!

* * *

– Мы смотрели с Люсей фильм – обревелись. Там один влюбился в девушку и опоздал на подлодку. Ему грозят. Ну, наказание. Девушка переживает – ужас. Отец у нее адмирал, она просит: выручи, мол. А отец – ни в какую.

А пока молодой человек на свидание ходил, лодка потонула, и потонул его задушевный товарищ. Как он переживал – это ужас. Взял наган и пошел на кладбище, чтоб себя застрелить. А тем временем приезжает в город мать того, кто потонул. Приезжает в гости, ничего не знает, веселая такая. И вдруг известие, представляете?

Переживала она – ужас. Мы с Люськой обревелись. А тот, что влюбился, себя не застрелил, его один капитан отговорил…

* * *

Глеб Иванович Коржуев.

– Вот вы написали про клеветницу Соловьеву. И зачем только она клеветала? Невозможно понять. Женщина, сидишь в тепле, платят тебе зарплату – ну и помалкивай. А она доносы строчит. Все плохие, она одна хорошая. Вот я вам сейчас тоже про одного клеветника расскажу. Он нам родственник. Но далеко, далеко, почти, можно сказать, никто. На какую гулянку ни придет – сразу шум устраивает. На заводе то же самое – выпьет и круг почета делает – обходит всех и каждому что-нибудь этакое скажет. Прямо в цель – ты, мол, сволочь, а ты, мол, жулик. А за что, про что – неизвестно.

А еще у меня сосед. Сильно пьющий. Я рассуждаю так: напился? Ну и сиди у себя в комнате и безобразничай там. Но тоже – не свыше нормы, поскольку комната у тебя не изолированная. А он, понимаете, не только выпивает, но и пацана своего бьет. Семи лет нету, а его бьют, один раз чуть голову не пробили. Я сказал ему – ударишь его еще раз, я тебя под суд отдам. А он: Мой ребенок, что хочу, то и делаю. А я ему: «Не твой, а общий, раз у тебя такая установка». С тех пор не пьет, а мальчик оживел.

* * *

Давайте по фактам, а не по логике.

* * *

– Статья 58-гроб-десять.

* * *

19 апреля 65 г.

Под открытыми больничными окнами стоит женщина и заклинает:

– Всё будет хорошо! Всё будет хорошо!

Тот, кому это говорится, должно быть, не очень верит. Но голос выкликает всё надрывнее:

– Всё будет хорошо, всё будет хорошо.

* * *

Холодные апрельские сумерки. По бульвару идет старушка: оглядывается, оступается, постоит, подумает, опять пойдет.

– Бабушка, вы куда идете?

– В Тверь…

Жутковато…

* * *

«Мысли едва ворочаются, как раздавленные крабы» – вот это со мной и происходит сейчас (22 апреля 65 г. Больница) – Ренар, Дневник.

* * *

«Отец и мать всем обязаны ребенку. Ребенок им не обязан ничем». (Жюль Ренар. Дневники. 141 стр.)

* * *

«Часы отвращения, когда хочется не иметь никакого отношения к самому себе» (там же, стр. 265).

* * *

«Каждое утро при пробуждении ты обязан говорить: “Я вижу, я слышу, я двигаюсь, я не страдаю. Спасибо! Жизнь прекрасна”. (Стр. 458, там же.)

* * *

«Мучиться от одиночества и искать его…» (Там же.)

* * *

Яркий голос соловья[153] – надо же уметь ТАК сказать!

* * *

Еще крик под окнами больницы:

– Ба-а-бушка! Выйди! Ба-а! Выйди!

* * *

К одной из девочек в круглосуточном детском саду – двухлетнему заморышу со сплющенным личиком и кривыми, радугой, ногами – ходили только брат и сестра. А мама всё не шла. И на четвертый или на пятый раз, когда мама не пришла, эта девочка, не умевшая говорить ни слова, вдруг с плачем вытолкнула первую фразу:

– А мама-то всё на работе! – мама, которая, тем временем, умерла.

* * *

20 мая 65 г.

Вчера умерла женщина после такой же операции, что у меня. Накануне ей исполнилось сорок лет.

* * *

Мы имеем факты грубостей и чаевых.

* * *

Столовая в сорок посадочных мест.

* * *

Подрался с Труфановым и применил нож.

* * *

– У меня настроение не в тех оттенках.

* * *

– У нас уже имеются должные ростки среди населения.

* * *

– Общественного лица не имел по причине фронтового ранения.

* * *

– Я скажу по линии баритонов.

* * *

«Он оскорбил меня разными поименованиями, как-то: сволочь».

* * *

Следующая запись – пародия Ф.А. на монолог ее хорошего знакомого, писателя Н. Д. Оттена[154].

В 1919 г. Евгений Иванович Замятин[155] чувствовал себя так, будто он держит в обеих руках разорванную цепь культуры, которую только ему дано соединить…

Происходит одна очень простая вещь… Происходит одна любопытная вещь…