Рассуждение [историографа Ким Бусика]

Озабоченные тем, как бы не проглядеть [достойных] людей, в Силла стали собирать [молодых людей] для совместных развлечений и, наблюдая за их поведением, затем отбирали [среди] них [подходящих] для использования на службе[1408]. Так отбирали прекрасных обликом молодых людей, наряжали их, называли их хваранами (“цветущая молодежь”) и почитали их. Группы [хваранов] собирались, подобно облакам (во множестве); одни совершенствовались в моральных принципах, другие развлекали себя музыкой и песнями, они любили путешествия по горам и рекам, и не было даже самых отдаленных мест, где бы они не побывали. Таким образом узнавали их достоинства и недостатки, чтобы отобрать [лучших] и представить ко двору (на службу). Поэтому [Ким] Дэмун говорит: “Именно отсюда вышли мудрые советники (помощники) и преданные слуги [вана]; и из них выдвинулись (родились) замечательные полководцы и смелые воины”. Так, в трех поколениях хваранов было не менее двухсот человек, чьи блестящие имена и прекрасные дела вошли в биографические записи (в историю). Можно сказать, что такие хвараны, как Хымун, отдавший жизнь за своего государя, не опозорили своего (хваранского) имени.

/1443/ *Ёльги. История не сохранила его родового имени. В начальном году правления вана Мунму (661 г.), когда посланный танским императором Гао-цзуном для покорения Когурё Су Динфан осадил крепость Пхеньян, управитель (цунгуань) [танского] округа Ханьцзыдао Лю Дэминь передал вану императорское повеление доставить к Пхёнъяну военный провиант[1409]. Ван приказал тэгаккану Ким Юсину доставить [танским войскам] четыре тысячи сок очищенного и двадцать две тысячи двести пятьдесят сок неочищенного риса. Когда [войска] добрались до Чансэ[1410], из-за сильного ветра и снегопада много людей и лошадей замерзли насмерть. [Когу]рёсцы, узнав о том, что [силлаские] войска [испытывают большие] трудности, хотели напасть на них. До лагеря танских [войск] было [всего] около тридцати тысяч шагов (по)[1411], но вперед двигаться было невозможно, поэтому [Ким Юсин] решил отправить письмо [Су Динфану], однако ему трудно было найти подходящего человека. В то время *Ёльги, находившийся в войсках в чине погигама, вышел вперед и сказал: “Хоть я невежествен и нерасторопен, [почтительно] прошу разрешить мне собрать несколько человек в поход!” — и тотчас же [они] вместе с кунса (солдатом) Кугыном и другими пятнадцатью воинами, взяв луки и мечи, погнали лошадей. [Когу]рёсцы видели их, но задержать не смогли, и через два дня они доставили приказ (письмо) [танскому] полководцу Су [Динфану]. Узнав [о содержании письма], танские [военачальники] очень обрадовались и ободрились, ответили письмом, и *Ёльги снова скакал два дня и вернулся [с письмом]. [Ким] Юсин оценил его мужество и произвел /1444/ в кыпчханы.

/Когда войска вернулись [в столицу, Ким] Юсин обратился к вану: “*Ёльги и Кугын — [величайшие] храбрецы в Поднебесной! Ваш слуга уже возвел их в кыпчханы, но этот ранг не соответствует их заслугам, [поэтому] почтительно прошу жаловать (добавить) им [ранг] сачхана!” Ван ответил: “Не слишком ли высок [для них] ранг сачхана!” [Ким] Юсин просил еще дважды, говоря: “Чины и жалования — суть средства государства, чтобы ими награждать за заслуги. Так почему же они могут быть слишком высокими?” — и ван повысил их [в звании].

/Позже, когда у власти был сын [Ким] Юсина, Самгван[1412], *Ёльги испрашивал [у него] пост окружного начальника, но [Самгван] отказал ему. [Тогда] *Ёльги обратился к Сунгёну, монаху монастыря Кивонса, со словами: “Несмотря на мои большие заслуги, когда я просил о [предоставлении должности начальника] округа, я не получил ее. Уж не забыл ли меня Самгван после кончины своего отца?!” Сунгён сказал Самгвану об этом, и тот отдал [*Ёльги должность] тхэсу (начальника) округа Самнёнсан[1413].

/Когда Кугын служил под началом князя Вонджона[1414] на строительстве крепости Сульсон в Совонгёне (Малой Западной столице)[1415], князь Вонджон, услыхав от кого-то, что Кугын отлынивает от работы, [приказал] наказать его батогами. Кугын сказал: “Некогда я вместе с *Ёльги побывал в крайне опасных местах, не нарушив приказа тэгаккана (Ким Юсина), и тэгаккан не считал меня /1445/ бездарным, а почтил [званием] кукса[1416]! Теперь же по навету [я] подвергся этому наказанию, и разве что-то может быть большим позором на всю жизнь?!” Вонджон, услышав это, устыдился и жалел [об этом] до конца жизни.

Пирёнджа. Его род и место рождения неизвестны. В начальном году правления государыни Чиндок, в год чонми (647 г.), когда Пэкче большими силами осадило крепости Мусан, Каммуль, Тонджам и другие, [Ким] Юсин повел десять тысяч пехоты и конницы, чтобы отразить врага, но пэкческие войска были очень сильны и сражались упорно, и их невозможно было одолеть, поэтому у [наших] воинов падал боевой дух и иссякали силы. Юсин, зная, что Пирёнджа обладает волей к тому, чтобы отчаянно сражаться среди вражеских рядов, подозвал его и сказал: “Известно, что ”с наступлением холодов сосна и кедр (кипарис) сбрасывают листву последними”[1417]. Сейчас мы в отчаянном положении. Кто, кроме Вас, может сейчас сражаться так, чтобы совершить чудо и воодушевить [сердца] людей?!” [С этими словами они] разделили чашу вина в знак искреннего согласия и доверия. Пирёнджа дважды поклонился[1418] и сказал: “Ныне среди сонма людей Вы избрали меня одного, чтобы поручить важное дело, и это можно считать признанием меня (знаком доверия ко мне)! Твердо обещаю отслужить [Вам даже своей] смертью!”

/Перед выступлением (выходя) Пирёнджа позвал своего раба /1446/ Хапчоля и сказал: “Сегодня мне предстоит погибнуть за свою страну и за того, кто облек меня [доверием]. Мой сын Коджин хотя годами мал, но волею тверд, [как] настоящий мужчина, поэтому непременно захочет умереть вместе со мной. Но если отец и сын погибнут, на кого будет опираться мать (хозяйка)? Вы с Коджином позаботьтесь о моем прахе как должно (похороните меня как подобает), возвращайтесь домой и успокойте сердце матери!” С этими словами он хлестнул коня и с копьем ворвался во вражеские ряды, убил несколько человек и сам погиб. Коджин, наблюдавший за этим, захотел выступить вслед [за отцом], но Хапчоль умолял: “Господин (тэин) (Ваш отец) приказал Хапчолю вместе с молодым господином вернуться домой и успокоить госпожу! Сейчас Вы собираетесь нарушить приказ отца и бросить мать на милость [судьбы] — разве это можно называть сыновней почтительностью (хё)?!”, схватил лошадь Коджина под уздцы и не отпускал. Коджин ответил: “А разве можно назвать сыновней почтительностью, [когда] видишь