— Так-так, — пробормотала она. — Я отсюда ухожу.

Прежде чем она успела повернуться, в глубине магазина отодвинулась штора и вышла полная темноглазая женщина. На ней был великолепно сшитый костюм из черной камвольный ткани и целая охапка тонких золотых браслетов, которые нежно позвякивали при движении.

— Bon giorno, signorina.

Клэр ответила на своем ломаном итальянском, и лицо женщины изменилось.

— А, добрый день, синьорина. Я вас приняла… за кого-то другого. Вы из Америки?

— Да, только что приехала в Венецию.

— Мы польщены. Вам что-нибудь показать?

Клэр колебалась, чувствуя себя глупо. Ожерелье не могло быть тем же самым.

Но оно было тем самым. Она знала это с того самого момента, как увидела его, разложенное на квадрате черного бархата. Не хватало лишь кулона. Клэр увидела кусочек золота, с которого он когда-то свисал.

— Тут раньше был кулон.

Владелица магазина была поражена.

— Да, синьорина. Он у меня здесь.

Наклонившись к витрине, она достала маленький футляр. Однако когда она выпрямилась и открыла крышку, это оказался всего лишь кусочек гранулированного золота в форме сердца.

— Не хватает рубина, — разочарованно сказала Клэр.

— Это мог быть и другой камень, — ответила женщина, улыбаясь. — Или даже кусочек венецианского стекла.

— Нет. — Клэр была уверена. — Это был рубин. Quando? Как только это слово слетело у нее с губ, она поняла, что сказала не то. Это означало «когда», а не «сколько».

— Э-э… Quant-u, per favore?

Женщина назвала сумму, которая показалась Клэр удивительно низкой. Быстрая сделка, и ожерелье было у нее. Она прикоснулась пальцем к кулону.

Тот был прохладным, но тепло пронзило руку Клэр, разорвавшись на маленькие золотые искорки. Ощущение было таким острым, таким пронзительным, что она отдернула палец, почти уверенная, что увидит кровь.

Между нею и ожерельем проплыло видение, принимая очертания, глубину и текстуру.

…светлые оштукатуренные стены. Парапет грациозного моста. Промелькнувшая фигура в плаще и золоченой карнавальной маске. Потом движущаяся мозаика: бледные булыжники мостовой, кромка золотистого бархатного платья, кончик изящной вышитой туфли. Сияние рассеянного света звезд, отражающегося в черно-зеленых водах канала.

Цепенящий холод. Страх. О Боже, этот страх…

Через мгновение видение исчезло. Ей было плохо, у нее кружилась голова.

Мир стал черным, с едва различимыми пятнами света. Она будто смотрела сквозь темную ткань, изъеденную молью. Потом Клэр поняла, что лежит на полу, а женщина из магазина озабоченно склонилась над ней.

Зрение начало проясняться, вернулся слух. Мир был по-прежнему в беспорядке. Она услышала звон колокольчика, затем обмен быстрыми итальянскими фразами, — причем она понимала каждое слово.

— Она просто стояла здесь, смотрела на ожерелье. Потом ее лицо сделалась белым, как у мраморного херувима, и она рухнула на пол.

— Я принесу холодную ткань и воду.

— Может быть, врача, попа?

Небольшая пауза. Появилось пожилое лицо, и пара темных глаз внимательно посмотрела в глаза Клэр. Ей казалось, что она смотрит сквозь них и дальше, по ту сторону, в бесконечное завтра. Или вчера.

— С ней будет все в порядке. Она просто слишком чувствительная и увидела что-то из прошлого. Это может вывести из равновесия.

Обе женщины подняли глаза, когда на Клэр упала тень и сквозняк от открытой двери пронесся мимо них, словно дух. Она мигнула. Женщины по-прежнему говорили на мелодичном итальянском языке, но теперь она не смогла понять ни слова. Потом возле нее на коленях оказался Вэл. Под загаром лицо его было таким же белым, как и у нее.

— Клэр? Ты меня слышишь? Что случилось?

— Я… Я не знаю.

— Обморок, синьор, — сказала пожилая женщина и покачала головой. — Нельзя ходить целый день и не кормить свой желудок. Bella signorina должна что-нибудь поесть. Что-нибудь побольше, чем мороженое. La minestra для primo. Потом risi i funghi. И, — твердо добавила она, — стакан хорошего vino rosso.

Он помог Клэр медленно сесть. Сначала ей было приятно ощущать тепло и заботу его рук, но как только она почувствовала себя лучше, это показалось слишком интимным. Напоминанием о том, что они когда-то имели — и потеряли.

— Я в порядке. Помоги мне встать.

Его глаза потемнели, лицо напряглось, но Вэл легко поднял ее на ноги, потом убрал руку с плеча.

— Ты выглядишь так, словно тебя искупали в приливе. Она бросила в его сторону косой взгляд.

— Я разочарована. Кажется, ты растерял свое искусство рассыпаться в любезных комплиментах.

— Так-то лучше. — Он улыбнулся, но глаза его были по-прежнему тревожны. — Совет синьоры разумен, Клэр. Давай-ка выведем тебя на свежий воздух. Тут в парке, за углом, есть ресторан. Я беру на себя еду.

Она знала, что он прав, и не стала спорить.

— Ожерелье…

— Конечно, синьорина. — Женщина помоложе завернула шкатулку в золотистую оберточную бумагу и вложила в ее сумку маленький сверток.

Клэр и Вэл уже собирались уходить, когда пожилая женщина слегка прикоснулась к запястью Клэр.

— Хорошо, что вы приехали в Венецию. Будет еще лучше, когда вы уедете.

— Ну, — сказала Клэр позже, когда они с Вэлом устроились за столиком с видом на Рио Сан-Зулиан. Мимо скользила гондола — пустая, если не считать одинокого гондольера. — Никогда еще мне не предлагали убираться так вежливо. Не очень-то дружелюбно с ее стороны.

Он посмеялся ее шутке, но голос был серьезным.

— Я не думаю, что она предупреждала тебя держаться подальше. Я думаю, она предсказывала твою судьбу. — Вэл погрузил ложку в густой овощной суп. — Любой в Сан-Марко слышал о синьоре Фраскатти. Ее называют попа — бабушка. Про нее говорят, что она может видеть будущее и накладывать любовные заклинания. Некоторые говорят, что она может навести дурной глаз.

Клэр внимательно посмотрела в его лицо. На нем играли свет и тени, отраженные от канала.

— Ты веришь, что это возможно, Вэл?

— Я не знаю — но надеюсь, что да. — Морщинки на его лице стали суровыми, а в глазах бродили какие-то неотступные мысли. — Жизнь бывает довольно мрачной без маленького волшебства.

Не задумываясь, она протянула руку через стол и накрыла его руку. Ей хотелось прикоснуться к его лицу, убрать эту нахмуренность, увидеть, как тени исчезают из глаз.

— Бывало очень плохо? Его челюсть сжалась.

— Я стоял на гребне горы вместе с одним пылким молодым британским журналистом, когда ударил миномет. В следующий момент я уже был один.