для нее были приготовлены перья, чернильницы, стопки пергамента, а рядом обтянутое Оливианой ярко-синим бархатом большое кресло дожидалось безупречного задка Опал. Моя лебедь в него не села. Она все блуждала по комнате, и расшитый бусинами подол ее бронзового платья цеплялся за ножки мебели, волочась по ковру.

Мне не терпелось содрать одежду с ее тела – я знал, что под ней меня ждет голая, влажная плоть.

Подавив острое желание нагнуть супругу и взять прямо у того стола, я не стал отвлекать Опал от восторженного порхания по комнате и снял с полки пузырек с розмариновым маслом. Едва откупорив пробку, я наморщил нос и тут же воткнул ее обратно.

– Здорово потрудился, дикарь.

Будет неплохо, если с этим зловонным маслом она экспериментировать не станет.

– Что бы это значило?

Опал подплыла ко мне, забрала у меня пузырек с маслом и вернула его на деревянную подставку на полке.

– Знаешь, – она прильнула ко мне, обвила руками и уткнулась подбородком мне в грудь, – ты ведь мог бы меня просто попросить.

Я сменил заинтересованное выражение лица на притворное недоумение.

– Попросить о чем?

– Чтобы я разделила с тобой твои покои.

– А-а. – Я поджал губы и шумно выдохнул. – Видишь ли, вышло довольно неловко. Понимаешь, я приказал перенести твои вещи в комнатку поменьше на первом этаже.

Ее объятия ослабли, озорное выражение лица сменилось румянцем замешательства.

– Моя прелестная, изумительная лебедь, – промурлыкал я и заключил ее лицо в ладони. – Будешь ли ты скучать по близости ко мне?

Она рассмеялась – ее тихий смех в залитой солнцем комнате был словно теплый нектар.

– Думаю, что, будучи ближе к кухне, библиотеке…

Я сдержал рык, что зародился внутри меня, и Опал захохотала, прижала свои ладони к моим поверх ее щек и встала на цыпочки.

– Отведи меня в мои новые покои.

Ее сердце пустилось вскачь, когда я куснул ее за кончик носа и сгреб в охапку.

– С удовольствием.

Как только мы вошли в дверь, что вела в нашу гардеробную, Опал заметила, что большую часть пространства заняла ее одежда. Она со смехом извернулась и обхватила меня ногами за талию, а руками обвила шею.

– Спасибо, – повторяла моя лебедь, целуя меня в горло, в подбородок, и я впился в ее губы, прежде чем те добрались до моих.

С жадностью, подобной моей, она приняла мой язык у себя во рту – грубо, жарко, нетерпеливо. Я спустил ее с рук у кровати, платье задралось, и я одобрительно зарычал при виде того, что открылось моему взору.

Голое совершенство.

Запах желания Опал затапливал комнату. Закусив губу, моя лебедь наблюдала, как я раздеваюсь. Сбросив одежду, я снова подхватил жену, и мы упали на кровать.

– Надеюсь, ты изголодалась, потому что я изнемогаю от желания весь проклятый день.

– Мы вообще-то способны не трахаться дольше шести часов кряду, – сказала Опал, но застонала и прижала к себе мои пальцы, когда те забрались ей промеж ног.

– Здесь с тобой не согласны. – Я ввел в нее палец, проглотил стон моей лебеди и потребовал: – Скажи «трахаться» еще раз.

– Трахаться, – эхом откликнулась она и сверкнула очами.

В награду я принялся массировать ее клитор, и ее глаза закатились, а руки упали на простыню, когда расплавленный жар охватил все тело.

– Скажи: «Я хочу, чтобы ты трахал меня утром, днем и ночью».

Тяжело дыша, Опал усмехнулась, а затем издала еще стон.

– Я хочу, чтобы ты трахнул меня прямо сейчас.

Я поджал губы, хотя член мой дернулся и уткнулся ей в живот.

– Я не так сказал. – Я провел пальцами по телу моей лебеди, оставляя на нем глянцевый след ее вожделения, затем слизнул с них сок и дотронулся до ее нижней губы. – Открой.

Она послушалась и обсосала пальцы, которые только что побывали в ней, не сводя с меня взгляда своих треклятых глаз. Зубы Опал чуть прикусили мою руку – и та медленно покинула ее рот. Я содрогнулся всем телом. Не успел я вернуть пальцы в ее щелку, как она сама схватила меня за кисть и, направив пальцы в себя, затрепетала.

И я не выдержал.

Выругавшись, я пристроился, чтобы ворваться в нее. Она улыбалась. Наши губы стали единым целым, и мы застонали в унисон, когда я погрузился в нее на всю длину, а она обхватила меня бедрами повыше. Я вращал ягодицами, исследовал языком ее рот, потянул зубами за губу.

– Похотливая, непокорная птичка.

Опал рассмеялась сквозь стон и крепче стиснула меня бедрами.

– А ты хотел бы, чтобы я была другой?

– Ни за что, – прорычал я, заколачивая в нее член и покусывая за шею. Ее тело напряглось, а затем раскрылось и затрепетало подо мной, когда я достиг правильной точки внутри. – Вот оно, – хрипло выдохнул я и прикусил изящный изгиб между ее плечом и шеей, совершая медленные, точно выверенные движения. – Растай для меня, лебедь.

Ее ногти впились мне в спину. Я не остановился, и она кончила через пару секунд – крики и стоны моей королевы стали музыкой для моих ушей. Она сжала мой член – так крепко, так приятно, – я заскрежетал зубами, борясь с желанием кончить вместе с ней, и приказал себе потерпеть.

Это был только первый заход.

Легкие, словно утренняя дымка, пальцы Опал пробежались по моим плечам – каждый мускул мой пробрала дрожь, я крепче сжал кулаки, которыми упирался в кровать по обе стороны от ее головы.

– До конца дней, – сказала она мне в плечо, и я отнял губы от ее раскрасневшейся кожи.

Ее золотая нежность, которую я не сразу научился распознавать – понимать, что это такое светится в глазах Опал, когда она смотрит на меня вот так, – согрела мое сердце.

– Я хочу тебя за каждой трапезой, на плацу, в лесах, в кухне, в ванной комнате, в садах, когда ты отвлекаешь меня от чтения… – сказала она. Я показал зубы, и Опал широко улыбнулась. – Я не хочу тебя утром, днем и ночью. Я хочу тебя, – она провела пальчиком по моей щеке, – всегда и везде. Хочу тебя целиком, буду хотеть до конца своих дней.

Она впервые призналась мне в этом вслух. Поставила тавро, и оно впиталось так глубоко, что я чуть не излился в нее, ибо в сердце моем поднялась буря, которая едва не выплеснулась из глаз.

Я опустил голову.

– Е-мое, солнышко.

Опал обхватила руками мое лицо и снова подняла.

– Честное слово, – заявила она и, глядя на меня в упор, прижалась своим носом к моему. – Клянусь тебе.

Я сморгнул тепло, подступившее к глазам, у меня кружилась голова – от того, какая она, от того, что я обрел, от того, без чего больше не мог жить.

– Ты была права, – сказал я и поцеловал ее в нос. – Ты была права насчет того, что у меня нет сердца. Ибо у меня его не было. – Губы моей королевы приоткрылись, но я поцеловал их и прошептал: – Я обрел его, когда обрел тебя. Это ты бьешься у меня в груди, ты – мое сердце, в котором я так нуждался, но даже не подозревал об этом.

Слезы заблестели у нее на глазах, и я снял поцелуями каждую, а затем возвратился к ее губам. Наши тела задвигались, скользя и встречаясь. Сердца загрохотали и зашлись в лихорадочной гонке, когда мы начали новый заход – на сей раз она была сверху.

И я тоже принес ей клятву – каждым прикосновением и каждым словом любви, – что сколько бы раз солнце ни зашло за горизонт, я не дам этому свету погаснуть.