На таможне нас разделили, но Байрон не выпускала из рук телефон, следя за фотографией и припиской, гласившей: Ты встретишь эту женщину на выдаче багажа. Не уезжай без нее.

Она с трудом высматривала меня в толпе, так что я сама к ней подошла.

– Невероятно, – выдохнула она. – Вы то и дело становитесь невидимой. Вы существуете только в настоящий момент, а потом ваше лицо поглощается памятью.

– Ну что, пойдемте? – предложила я в ответ.

Сан-Франциско. Когда-то испанский, затем мексиканский, потом на короткий период времени город-государство, прежде чем, наконец, войти в состав США. Город, окруженный другими городами, стоящими на берегу моря. Его почти целиком разрушило страшное землетрясение 1906 года, но то, что уцелело, сделалось в глазах американцев историческими реликвиями, и таксист, который вез нас через мост в Окленд, непрерывно жаловался, что принадлежавший ему домик в Сан-Рамоне – цены в Сан-Франциско он не потянул – был построен в незапамятном 1949 году.

– А разве это плохо? – спросила я, глядя на распростертые под нами синие волны.

– Мэм, – фыркнул он в ответ, – это просто кошмар. Местное начальство говорит, что если у тебя дом постройки до пятидесятых годов, нужно содержать его в исторической первозданности.

– А что это значит?

– Это значит, что нужно весь его перекрасить в тот цвет, который он имел при постройке, чтобы соответствовать исторической эстетике. Ну, мы так и сделали – это стоило целое состояние в том смысле, что выкрасить его может один человек, который держит монополию на рынке – и вы знаете, какого цвета был дом в сорок девятом году?

– Нет, не знаю.

– Светло-персикового. Вот вы верите? Я восемь лет прослужил в морской пехоте, по воскресеньям веду класс по бейсболу, дети смотрят на меня, как на образец, и каждый вечер я возвращаюсь в этот дом светло-персикового цвета, будь он неладен.

Я кивнула и улыбнулась.

– Я не очень-то смыслю в политике, – задумчиво протянул он, – но когда увидел, какого цвета должен быть дом, вот тогда и понял, что наша страна спятила.

Мы остановились в гостинице в Окленде, стоявшей на вершине холма и выходившей окнами на море. Кипарисы с бурыми жесткими листьями тихонько покачивались вокруг пустого бассейна. Жена хозяина, развалившаяся рядом с грязной плиткой в откидном кресле в бикини и темных очках, сказала:

– Извини, дорогуша, но сейчас у нас засушливый сезон.

Двое детей, семи и пяти лет, жалобно глядели, стоя на краю бассейна, где должна плескаться вода.

– У Руфи сегодня день рождения, но она дуется потому, что праздновать будут вечером у бабушки, а она хотела пригласить друзей сюда, но сюда их звать нельзя, верно, Руфи, потому что мама с папой работают.

С этими словами женщина снова разлеглась в кресле, прилепив под подбородком кусочек фольги, чтобы тот отражал свет на ее аккуратно округленные ноздри.

Ее муж, с усами и покрытым сосудистой сеткой красным носом, спросил нас:

– На двоих или два отдельных номера?

– На двоих, – быстро ответила Байрон, – если вы не возражаете.

– А вы родственницы?

– Хоуп такая душка, – ответила Байрон, приобняв меня одной рукой за плечи. – Даже не знаю, что бы я без нее делала.

Столкнувшись с двусмысленной улыбкой пожилой дамы, что еще оставалось делать мужчине, кроме как улыбнуться в ответ и протянуть ей ключи?

Байрон нерешительно произнесла:

– Если я приму душ…

– Вы меня забудете, но я по-прежнему останусь здесь.

– Я начинаю понимать это как совершенно захватывающую перспективу. Я могла бы научиться радоваться постоянному удивлению от того, что всякий раз обнаруживаю ваше присутствие.

Я улыбнулась и ничего не ответила, а она, отправившись мыться, оставила дверь ванной чуть приоткрытой, словно это имело какое-то значение.

Я смогла вынести всего несколько минут местных новостей.

– Мне не нужно, чтобы из Вашингтона мне указывали, чему должны учиться мои дети. Мне не нужно, чтобы жирные столичные коты тратили мои деньги на то, чтобы учить меня, что так и что не так у меня в семье, что мне носить в заднем кармане, нож или пистолет, и как следить за своим здоровьем! Это моя жизнь, и какого черта они в нее лезут?

– Мэм, можно спросить, как вы относитесь к абортам?

– Я считаю, что каждая жизнь священна.

– Вы верите в то, что правительство имеет право законодательно регламентировать то, что женщина может делать со своим телом?

– Так, погодите-ка, что-то вы тут делаете, что-то делаете…

– Мэм, я просто пытаюсь…

– …А я честно с вами говорю, честно обсуждаю то, что очень важно, а вы пытаетесь превратить все это в…

– …Должны ли женщины выбирать…

– Наше правительство потратило мои деньги на обучение детей, которых я даже ни разу не видел, чему-то такому, о чем я даже не знаю…

Я переключала каналы, щелчками прорываясь сквозь сплошные полицейские драмы и мыльные оперы, пока не наткнулась на новостную программу о различных гаджетах, где двое мужчин и ослепительно красивая женщина обсасывали самые последние технологические игрушки, и, конечно же, ну, разумеется, там присутствовало…

– …«Совершенство» – итак, Кларисса, ты ведь его опробовала, верно?

– Ну да, Джерри, да, и это абсолютно сенсационно! Я не только чувствую позитивный настрой на большую целеустремленность, действительно пытаясь достичь того, кем я хочу быть, но и получаю просто фантастическую награду за свои постоянные усилия. Это не просто обновленное приложение по стилю жизни, это обновление меня самой…

Я выключила телевизор и легла лицом вниз на односпальную кровать. Одеяло было тонким, но можно было постелить еще в зависимости то того, стоит ли жаркий, солнечный калифорнийский день или прохладная калифорнийская ночь, когда с моря дует ветерок, а с гор тянет холодком. Над кроватью висела подушечка с вышитой надписью «Дома – лучше всего». На прикроватной тумбочке под лампой с зеленым абажуром лежала Библия. В самой тумбочке кто-то оставил рецепт жаренных на рашпере ребрышек и бутылку «кока-колы». Выслушайте внимательно слово мое и объяснение ушами вашими. Вот, я завел судебное дело; знаю, что буду прав.

Я стояла перед зеркалом в спальне, изучала свое лицо, глаза, проводила пальцами по коже, таращилась на свое отражение и гадала, почему я его запоминаю.

Зачем я здесь оказалась?

Шум воды в ванной стих.

Я считала пакетики с сахаром, выстроившиеся в баночке рядом с чайником.

Кнопки на пульте от телевизора.

Зажигавшиеся в городе огни, когда садилось солнце.