Где-то за двадцать с лишним километров от Тэгу мы остановились в маленьком городке с блочными домами постройки 1960-х годов, жавшимися к ступенчатому склону горы. Небольшое здание со светло-желтыми стенами и крытой розовой черепицей крышей выходило окнами на бурную горную речушку, весело бежавшую по мелким гладким камешкам. Черно-белая кошка рассматривала нас с края стены, а лежавший под ней сонный пес, серый и без ошейника, открыл один слезившийся глаз, поглядел сначала на нас, потом на кошку, затем снова на нас и, не найдя ничего интересного, снова заснул.

Водитель первым вышел из машины и тотчас же зажег сигарету, куря ее долгими затяжками, прислонившись к капоту. Мужчина и женщина вылезали медленно, не желая отводить от меня взгляды дольше, чем на несколько секунд. Я последовала за ними, и холодный воздух немного разогнал тошноту у меня в желудке. Спокойно. Я – холод. Я – мое застывшее лицо.

Байрон жестом пригласила меня войти, я последовала за ней.

Коридор, выстланный тростниковыми ковриками, где можно оставить обувь. Набор тапочек разных размеров, украшенных яркими пластиковыми бусинками. Лестница, ведущая наверх к неизвестным комнатам, на стене – фотография далай-ламы, с улыбкой подписывающего книгу фломастером. Дверь в гостиную, одновременно служащую кухней: подушки на полу, телевизор с плоским экраном у стены, газовая плита, набор книг на корейском и английском. Путеводитель по здешним местам.

Гостевой туристический дом, рассчитанный на недолгое пребывание.

Байрон жестом указала мне на подушку, села напротив меня, неловко подвернув под себя ноги и хрустнув тазобедренным суставом. Женщина подала ей телефон, который включили на запись и положили между нами. Мужчина установил на треноге цифровую видеокамеру.

– Вот такая ситуация, Уай, – наконец сказала Байрон. – Один из нас все время будет находиться рядом с вами. Все разговоры будут записываться на видео. Можно предложить вам чаю?

– С удовольствием.

– Я не хочу, чтобы вы чувствовали себя хоть как-то стесненной.

– Возможно, вы напрасно все это затеяли.

– Мне нужно понять, кто вы.

– Я воровка.

– Мне нужно понять вашу сущность.

– Удачи вам, – пожала я плечами.

На плиту поставили чайник. Из шкафа достали три одинаковые чашки. Вопрос: зеленый чай или красный?

Зеленый чай Байрон, красный – мне, спасибо. Покрепче и с молоком, если оно есть.

Мы с Байрон молча пили чай, она не сводила с меня глаз.

Я сказала:

– Вы знаете, что если я уйду, вы меня никогда не найдете.

– Вы же здесь, так ведь? Вас когда-нибудь… извините за выражение, но подходит лишь оно… обследовали?

– Врачи не запоминают, кто я.

– У меня есть связи.

– Я не подопытная крыса.

– Значит, вы не до конца серьезны в своем стремлении к тому, чтобы вас помнили, – просто ответила она. – Если это и вправду так, тогда вы правы – вы можете уйти, и мы почти наверняка никогда вас не найдем. Но вы меня тоже никогда не найдете, это я вам обещаю.

С этими словами она встала, все еще глядя на меня.

– Вам захочется спать, – произнесла я. – Когда вы заснете, то все забудете.

– Я знаю, чего хочу от всего этого, – прозвучал ее ответ. – А вы?

Она ушла, а я осталась.

* * *

Мгновение в ночи.

Я сидела, скрестив ноги, прямо перед камерой.

Мужчина наблюдал за мной, а я смотрела, как он наблюдает.

Байрон, спящая наверху.

Женщина, спящая в другом углу комнаты.

Сменяясь, они вели наблюдение, чтобы запомнить.

Каждый раз, когда кто-то из них просыпался, то удивлялся моему присутствию, но они всегда оставляли себе записки: она – это _why, тебе нужно стеречь ее, не забывай.

Каждые три часа они ставили новую видеокамеру, просто направленную на меня и все записывающую.

В два часа ночи мужчина задремал.

Я смотрела, как его голова тихонько поникла, а свет все горел, а камера все записывала, и ждала, пока в уголке его губ не соберется слюна, готовая вот-вот потечь. В темноте за окном я слышала отдаленный шум шоссе и близкое журчание речушки. Я встала, выключила камеру, налила себе еще чашку чая, взяла ее и вышла на улицу, чтобы полюбоваться звездным небом.

Я вспоминаю Рейну бин Бадр эль-Мустафи.

В голове у меня неотступно вертится вопрос: должна ли я была знать? Должна ли была заметить ее боль, могла ли сделать хоть что-нибудь, чтобы ей помочь?

Очевидные ответы: конечно, нет. Не дури.

Даже если бы ты что-то и сделала, она бы этого не запомнила. Ты говоришь добрые слова, внушаешь ей, что все будет хорошо, что она красивая, замечательная, уже совершенная, как она есть. И может, она улыбнется, рассмеется и на мгновение забудет о лежащей на кушетке Лине и о «Совершенстве» в ее телефоне…

воля к успеху – внутри вас!

…а потом отвернется, и все слова твои – пыль, ветром гонимая, и все твои дела ни черта не значат, и она умрет.

Я иду по токийским улицам, вспоминая слова давно умершего императора-философа Марка Аврелия (121–180 н. э.), автора «Рассуждений». Вот что изрек император: Не смерти должен бояться человек, но того, что никогда не начнет жить.

И еще: Ты обладаешь властью над мыслями своими, а не над происходящим вовне. Пойми это – и обретешь силу.

Среди его зафиксированных с меньшей тщательностью заявлений встречается фраза о твердой решимости уничтожить языгов в Германии. Геноцид врагов Рима представлялся вполне разумным военным решением: история всегда не так проста, как в кино.

Как же я здесь оказалась?

По-моему, в какой-то момент я, наверное, сделала выбор, хотя кажется, что он был намного честнее, если можно так выразиться, чем решения, принятые вокруг меня, а я действовала таким образом, который можно описать как

импульсивный, безрассудный, недалекий, злобный, мстительный, ожесточенный, тупой, обозленный, одинокий, джихадский

полный борьбы.

Плевать

Плевать на все.

Я закрываю глаза и вновь, как всегда, вижу маму, идущую по пустыне, только теперь она оборачивается, чтобы взглянуть на меня, следующую за ней по пятам, улыбается и спрашивает: почему так злишься, лепесточек?

Я облажалась, мам. Облажалась целиком и полностью.

А что так?

Я думала, что стану жить. Думала, что стану дисциплиной, жизнью, живущей, машиной, всем, что я есть, всем без остатка, живущей, дышащей, побеждающей мир, побеждающей это поганое забывание, плевать на мир, плевать на память, думала, что стану богиней солнца, паломницей, крестоносцем, думала, что я…