— Ты где бродил?! — строго спросил пан Комарский у Марека, делая вид, что не замечает оружия в руках этого быдла.

— Я бродил там, где хотел! — вызывающе ответил Марек.

— Как с господином разговариваешь, пся крев?! На колени!

— Сейчас, — насмешливо ответил Марек, бородатый, провонявший грязью, но дерзкий и ироничный.

Пан Комарский открыл ящик стола, и Ванда испытала ужас. В столе обычно лежал пистолет, но сейчас его там не было, ведь помещица сама отдала оружие рыболову Яцеку.

На лице пана Комарского появилась растерянность. А Марек издевался:

— Может, пан хозяин прикажет выпороть меня на конюшне?

После паузы Марек, который явно верховодил в компании хлопов, неожиданно констатировал:

— Мы есть хотим!

— И что?! Не я же должен думать о твоем обеде.

— А ты и есть наш обед.

Неожиданно Марек с силой воткнул вилы в живот пана Комарского. Помещик застонал от боли и тут же потерял сознание. Ванда пронзительно закричала. Хлопы радостно переглядывались.

— Теперь нам есть, что поесть, — скаламбурил тот, что был с пистолетом.

— Боже! — воскликнула Ванда. Она не верила своим глазам. Это быдло в самом деле собиралось съесть ее мужа.

Кухарка Моника с большим ножом в руке, пританцовывая от радости, подошла к обливавшемуся кровью помещику. В глазах ее был голодный блеск, она поигрывала своим ножом:

— Сейчас мы будем освежевывать дичь, сейчас будем освежевывать!

«Господи, да она сошла с ума от голода», — вдруг осознала пани Комарская.

Марек выдернул вилы из тела умирающего Анджея, хладнокровно стер с них кровь скатертью с парадного стола и спокойно сказал:

— Освежевывать? Перестань, есть ведь так хочется! А ты его час разделывать будешь. На кухне имеется большой вертел. На нем и зажарим тушу целиком, как поросенка. Мяса должно хватить на много дней. То, что не съедим, закоптим или засолим — еще неизвестно, когда удастся поймать такую легкую добычу. Не в деревню же идти, там есть мужики с топорами, смогут всех защитить. Микелис, — обратился Марек к мужику с топором, — разломай кресло, нам понадобятся дрова, чтобы зажарить тушу.

В этот момент пани Ванда, несмотря на весь трагизм ситуации, вдруг подумала, какая она дура. Мерзла ночью, не сообразив, что можно жечь мебель или книги из небольшой библиотеки Анджея. Впрочем, жечь книги он бы, пожалуй, не разрешил. Библиотека была преимущественно духовного содержания и уничтожать такие книги, по мнению Анджея, наверняка было бы грехом.

А Марек продолжал распоряжаться:

— Когда зажарим Комарского, займемся его женой. Она, конечно, худая, но все же есть ее можно. Не могла наесть жопу, уродина! — укоризненно сказал он пани Комарской. — Моника, держи ее, чтобы не сбежала.

Кухарка тут же подошла к пани Комарской. Эта крепкая деревенская женщина отличалась большим ростом, была на голову выше своей помещицы и раза в полтора тяжелее. Она, сунула нож за пояс, положила свои ручищи на плечи шляхтянке и пообещала:

— Только пикни, будет очень больно!

Ванда стояла ни жива, ни мертва. Неожиданно в голове появилась мысль: «А ведь неправильно Моника действует. Надо было приставить нож к горлу, тогда бы я точно не сбежала. Глупости какие. Куда я могу сбежать, даже сапог не одела?! А выбегу на двор, на снегу мужики догонят и затащат на кухню. К вертелу».

А кухарка вдруг погладила ее по волосам, словно ребенка:

— Цыпа, цыпа, вкусный цыпленочек. Приятно покушать будет.

Пани Комарская знала, что в такие минуты люди часто шепчут молитву. Ей почему-то не хотелось этого делать. Хотелось в туалет, от холода и страха пани стала испытывать сильное желание сходить по малой нужде. «Теперь ясно, что мне приснился вещий сон, — подумала Комарская. — Господь предупреждал, что меня могут съесть, а я не вняла. Оказывается, это очень страшно — умирать. За что мне такая судьба?!».

Ванда стала плакать. Горбун зло сказал ей:

— Что ревешь, ясновельможная? Жалеешь, что больше холопскую кровушку пить не будешь?

Мужик с пистолетом нетерпеливо сказал Мареку:

— Что ты вилами размахиваешь?! Понесли тушу этого пана на кухню, три дня ничего не ели.

Взяв Комарского за руки и за ноги, Марек и его сообщник потащили потерявшего сознание помещика на кухню.

Моника пообещала Ванде:

— Цыпа, цыпа, ты следующая. Хорошая шляхтянка — это очень вкусная шляхтянка, — кухарка хохотала безумным смехом.

Тем временем Микелис деловито рубил топором кресло: сноровисто, умело, словно срубал сосну в лесу. Заметив взгляд Ванды, пояснил:

— Это дело нам привычное. Не то, что пана есть. Впрочем, все в жизни когда-то случается в первый раз.

Через пару минут в печи на кухне уже полыхал огонь, истекающего кровью Анджея Комарского раздели догола и проволокой — за руки и за ноги — крепко и основательно привязали к большому вертелу. Микелис предложил:

— Надо бы его сначала убить — проткнуть насквозь вертелом и так зажарить, как поросенка.

Марек зло ответил:

— Наоборот, пусть пан перед смертью как следует помучается! Живьем зажарим гада!

«Откуда в нем такая ненависть?» — не понимала Ванда.

А Марек велел:

— Давай, работай!

Здоровенный Микелис начал медленно поворачивать вертел, чтобы туша пана прожарилась равномерно.

В это время Комарский, опаленный огнем, от боли пришел в сознание и страшным голосом заорал.

— Боже! — взмолилась вслух Ванда, — прошу Тебя, Всемогущий, прекрати его мучения!

И добавила про себя: «А еще умоляю, сделай так, чтобы Яцек задержался на рыбалке, иначе эти твари и его съедят!».

Так как по нужде хотелось всё сильнее, Ванда решила себя не сдерживать, что ей терять?

— Ах, ты дрянь! — разозлилась Моника. — Холодно же, а у меня могут ноги намокнуть, — она с силой оттащила помещицу от сотворенной ею лужи. — За такие дела буду тебя на медленном огне жарить, шляхтянка! Много ты моей крови попила!

«Интересно, каким образом? — подумала Ванда. — Ни разу даже не ударила. Ну, а если и ворчала, что Моника готовит плохо, так такую скверную кухарку еще поискать надо! Попросить, чтобы пристрелили меня сейчас, что ли? Очень уж страшно!».

В это время с кухни раздался еще один страшный крик. Очнувшись на секунду на вертеле, пан Комарский тут же снова потерял сознание от невыносимой боли и ожогов, но через минуту непостижимым образом он снова очнулся.

— Добей его! — вновь предложил Микелис Мареку. — Не видишь что ли, как страшно мучается человек?

— И поделом! У меня до сих пор на спине рубцы с того дня, как позапрошлым летом пороли. И за что?! Подумаешь, украл гуся у вдовы Анны. Ну дали бы розог, так нет же, кнутом били. Да так, что казалось, скоро помру. Потом неделю на животе отлеживался и не знал, выживу ли…