подумал о бугристом от шрамов седом черепе старого козла, о массе грубых рубцов на его деревянной морде – из-за них выражение лица Бедекта практически всегда оставалось неизменным. Он снова глянул на повязку на левой руке и с трудом сглотнул.

Бедект.

Боги, представьте себе, что вы идете по жизни, выглядя как Бедект.

Вихтих вздрогнул. Морген может исцелить это. Маленькая сволочь искусна в таких штуках.

«Он воскресил меня из мертвых. Что ему пара пальцев и ухо?»

Он вспомнил, как Бедект не позволил Моргену стереть шрамы со своего лица. Старик сказал, что эти шрамы – часть его самого, напоминание об ошибках прошлого. Здесь ситуация была совсем другая. Эти шрамы появились не из-за ошибок Вихтиха, это просто случилось с ним, вот и все. Этого нельзя было избежать.

«Бедект – идиот».

Вихтих нахмурился, глядя на коричневую марлю на своей ноге. Может, как маленькое напоминание сохранить хотя бы этот шрам?

– Нет, – сказал он. – Я всегда был само совершенство. И я снова стану таким.

День тащился, как нищий со сломанными коленями. Солнце так устало карабкаться к зениту, что, пройдя его, покатилось вниз по небу едва ли не радостно, и все быстрее и быстрее.

За час до наступления темноты Вихтих остановил Блёд. Он спешился, нога, на которой не хватало пальца, коснулась земли, и он яростно завопил, проклиная весь мир.

– Хватит долбаной боли. У меня больше нет пальца. Я знаю. Хватит!

Ступня горела так, как будто на нее наступила лошадь. Судороги боли охватывали всю икру до колена. Хромая и постанывая, Вихтих набрал столько палок и веток, чтобы всю ночь хватило на поддержание костра. При мысли, что и сегодня к нему придет альбтраум, он едва не расплакался от ужаса.

«Долбаные трахатели мозгов».

Мышцы живота напряглись вокруг сморщенной раны, которую альбтраум оставил на память о себе.

«Просто не думай об этом».

Вихтих нашел в седельных сумках Блёд кремень, кресало и трут и заплакал от благодарности.

Ночь тянулась бесконечно. Тысячу лет подбрасывать дрова в костер и трястись при виде смутных теней. Не успевал Вихтих закрыть глаза, как просыпался от собственного крика ужаса. На границе света от костра и тьмы причудливые фигуры танцевали зловещие танцы. Иногда Вихтих мельком видел Флуха, молодого человека, которого неизбывная ярость толкнула на поиски отца, давно бросившего его.

– Я не бросал тебя, – шептал мечник каждый раз, когда сын выныривал из толпы извивающихся темных фигур. – Мне пришлось уехать. Вот увидишь. Ты будешь гордиться.

Не похоже было, чтобы Флух гордился. Больше было похоже на то, что он жаждет крови Вихтиха.

Что мать успела наговорить Флуху о Вихтихе в его отсутствие, какие злые сказки?

Когда небо на востоке начало светлеть в преддверии восхода солнца, Вихтих снова заплакал от благодарности. В промежутках между всхлипами он проклинал ночь на все лады и кричал, что победил ее.

Мечник, поскуливая и изрыгая ругательства, взгромоздился в седло. Блёд с отвращением посмотрела на него. Устроившись в седле, Вихтих для начала проморгался – пот заливал глаза. Чувствовал он себя ужасно, его тошнило, голова кружилась. Боль пульсировала в левой руке и ноге, противный жар разливался по венам. К левой стороне головы, там, где раньше у него было ухо, судя по ощущениям, прижали раскаленную сковороду. Он сглотнул густую желчь, начал соскальзывать со спины лошади, но с трудом удержался на месте.

Повернув Блёд на юг, Вихтих ткнул ее пятками, и они двинулись.

Вскоре лошадь пошла медленнее, но Вихтих был слишком сосредоточен на том, чтобы не вывалиться из седла, и слишком устал, чтобы выражать недовольство. С каждым неуклюжим шагом ненавистного животного волны огня прокатывались по телу Вихтиха.

При виде невысокой, кривоватой стены, окружавшей Унбраухбар, у Вихтиха отвисла челюсть. С десяток ударов сердца он пялился на нее, пытаясь сообразить, куда это он попал.

«Когда это Унбраухбар успел обзавестись городской стеной?»

Не то чтобы она выглядела особенно внушительно. Если быть точным, выглядела она как творение рук пьяных каменщиков, которые слишком спешили для того, чтобы согласовывать друг с другом ее ширину и высоту. В качестве строительного материала использовались как подвернувшиеся под руку камни, так и обожженные по всем правилам кирпичи – правда, судя по размерам и цветам, обжигали эти кирпичи как минимум в десятке разных мастерских.

Вихтих всегда знал, что Унбраухбар – дерьмовая дыра, но теперь это была дерьмовая дыра, готовая к войне. Группы вооруженных людей патрулировали кривую стену, зорко поглядывая сверху вниз на всех, кто приближался к городу.

«Если бы это не были одни старики в лохмотьях, пожалуй, они бы даже выглядели грозно».

Но даже если его собирались защищать старики в рванине, все равно перед Вихтихом был город, готовый к битве. Вихтих подумал, что, пожалуй, наступление Моргена может захлебнуться из-за того, что ни один из его солдат не захочет испачкаться об эту грязную стену, и расхохотался. Маленький поганец выучит урок, без сомнения… но не раньше, чем прикончит половину своих солдат, пытаясь найти чистый способ выиграть грязную войну.

Распрямив плечи и приняв самую героическую позу, которую только можно было принять, имея на себе лишь испачканную простыню и покрытые кровью и гноем перевязки, Вихтих подъехал к главным воротам. Стоявшие там стражники окинули его взглядами, оценивая его состояние – плачевное, прямо скажем. Особое внимание они уделили босым ногам, в кровь растертым стременами, и единственному клинку на талии, обмотанной простыней. Вихтиху не задали ни одного вопроса, лишь лениво махнули рукой, чтобы он проезжал уже.

«Если Морген хоть немного соображает, на покорение Готлоса он отправит армию грязных бродяг. Да их встретят с распростертыми объятиями!»

И, возможно, Готлос удастся взять без боя.

Вихтих заметил знакомое мельтешение – намечалось что-то интересное, и толпа собиралась, чтобы ничего не упустить. Мужчины и женщины распихивали друг друга, проталкиваясь поближе – так, чтобы видеть все, но чтобы при этом случайно не попасться под руку. Поскольку Вихтих все еще сидел на Блёд, возвышаясь над толпой, он увидел причину этой суеты – двух мечников, стоящих в центре круга. Они еще не обнажили клинки и занимались подготовительной перебранкой, принижая соперника и попутно расписывая свои достоинства. Они выглядели чистыми и мягкими. Молодыми, без шрамов.

«Пидорасы жеманные».

Вихтих грациозно спрыгнул с седла. И рухнул на землю у копыт Блёд. Лошадь не обратила на него внимания, но несколько прихлебателей мечников заметили его, его плачевное состояние и нашли время, чтобы рассмеяться и показать на него другим. Слова «нищий» и «жалкий» зазвенели