Инджи осмотрелась. Сквозь щели в закрытых ставнях пробивался свет, вокруг в сумерках стояли манекены. Они были в шляпах, перья на головах без лиц слегка колыхались под действием ветерка, дующего в открытую парадную дверь. Инджи посмотрела на гипсовые манекены, на разбросанные булавки у ног одного из них. Она наклонилась, чтобы поднять их, но они прилипли к полу — то ли из-за приржавели, то ли застыли в окаменевшей пыли.

Тут Инджи сообразила, что Марио Сальвиати нет рядом с ней.

— Марио! — закричала она. Прибежали оба пса. Инджи пересекла сумрачный холл и нашла старика в другой большой комнате, где на полках лежали ряды шляп всех фасонов и размеров. Он сидел, скрестив ноги, на полу, и поглаживал свою руку длинным страусиным пером. Инджи подошла к нему вплотную, но он был так поглощен своим занятием, что не заметил ее. Ей кажется или на его губах действительно играет легкая улыбка? Инджи наклонилась ниже и стала завороженно смотреть, как перо движется по коричневой руке, а потом, когда старик повернул руку, по нежной бледной коже, по венам на запястьях, по коже ладони, по камню, вросшему в ладонь, потом начало щекотать между пальцами…

Она стояла очень близко, и ее запах накрыл Марио Сальвиати. Он тут же прекратил свое занятие и протянул ей перо. Это была первая инициатива со стороны Немого Итальяшки. До сих пор он всегда позволял ей вести себя за собой. Инджи взяла перо и стала щекотать его по лицу. Она сидела рядом и проводила пером по его носу, по губам, по бровям, по морщинистым векам.

Вокруг них на полках лежали шляпы; каждая имела свое название, и под каждой была этикетка с аккуратной надписью каллиграфическим почерком: Ибис, Жиголо, Монтпелье. И здесь перья колыхались, как водоросли, попавшие в морское течение.

Тут собаки пришли в возбуждение. Инджи и Немой Итальяшка пошли за ними следом по дому. В столовой стоял огромный стол, накрытый на двадцать четыре человека: винные бокалы, тарелки, приборы и салфетки. В воздухе витал аромат свежезапеченной бараньей ноги, от которого рот наполнялся слюной. Инджи увидела, что Немой Итальяшка вскинул голову, а из пасти Александра потекла на пол слюна. Она с недоверием прислушивалась к звону приборов.

В панике схватила Инджи Немого Итальяшку за локоть и потащила его прочь из комнаты, дальше по коридору. Оба пса мчались за ними по пятам, потом вырвались вперед, буксуя на гладком деревянном полу, проехались по персидскому ковру, стукнулись своими большими задницами об пол, потом они все вместе, толкаясь и спотыкаясь, выбежали из парадной двери и бросились вниз по ступенькам. Когда они пробегали мимо зеркала в холле, их изображения медленно погрузились в него. На залитой солнцем лужайке они остановились, чтобы перевести дыхание.

Все еще задыхаясь, Инджи с изумлением уставилась на уголок рта Марио Сальвиати. Похоже, он снова научился улыбаться.

6

Капитан Вильям Гёрд сидел на походном стуле под дубом перед Перьевым Дворцом. Его стреноженная лошадь, а также лошадь его проводника Рогатки Ксэма паслись у него за спиной. Его столик для рисования был разложен, бутылочки с красками аккуратно стояли перед ним в ряд. Сильно пахло теплой травой кикуйю. Рогатка Ксэм сидел, прислонившись спиной к стволу дерева и надвинув шляпу на лицо.

Со стороны могло показаться, что он дремлет — капитан Гёрд именно так и думал, но Рогатка Ксэм провертел дырочку в шляпе, сквозь которую и смотрел на мир. Он, забавляясь, смотрел, как бедняжка капитан Гёрд то и дело почесывает свой задний проход в уверенности, что его никто не видит. Его панталоны уже были заляпаны многочисленными красными и желтыми отпечатками пальцев, но Рогатка Ксэм помалкивал об этом, хотя и решил, что его хозяин и повелитель со спины напоминает разноцветного бойцового петуха.

Тот день они начали, лазая по пещере в Горе Немыслимой, потому что Гёрд хотел скопировать синего страуса. Это был один из самых странных рисунков бушменов, какой они когда-либо встречали; Рогатка Ксэм отвел туда капитана, потому что знал об этом рисунке. Еще ребенком ему рассказывали, что это работа одного из его предков. Потом они отвели лошадей напиться и поехали к Перьевому Дворцу. Пока Инджи и Немой Итальяшка с собаками брели к дому, они стреножили лошадей. Когда Инджи с тяжелым ключом в руке замешкалась на веранде, капитан Гёрд решил нарисовать ее и собак.

Именно этим он и занимался сейчас, когда Инджи и Немой Итальяшка нерешительно стояли под дубами после своего бегства из дома, а датские доги бегали, принюхиваясь, вокруг Гёрда, и Александр поднял ногу на дерево, под которым сидел Рогатка Ксэм.

Капитан Гёрд любил рисовать животных и был склонен немного преувеличивать ради публики в Англии. Поэтому жираф всегда был чуть выше, чем на самом деле, у носорога иногда появлялось четыре рога, а набросок слона с двумя хоботами стал в Лондоне знаменитым — и его купили во дворец.

Он представил этот рисунок, как набросок с вида, найденного между реками Берг и Гэриеп. А когда капитан Гёрд рисовал людей — копировал ли он рисунки бушменов или сам рисовал портреты кои-кои и кхоса — он подчеркивал груди и ягодицы женщин, мускулы мужчин, удлинял копья и увеличивал гениталии.

Именно это он делал сейчас и с Инджи. Ее флорентийский носик приобрел размеры римского, волосы ее развевал сильнейший ветер, хорошенькие губки сделались вызывающе красными, а небольшие грудки, нахально прижимающиеся к майке, возвещали о ее сексуальности. Оба пса, Александр и Стелла, стали чудовищами ростом едва ли не до плеча Инджи. Немой Итальяшка превратился в неуклюжую человекообразную обезьяну, орангутанга, нависшего над Инджи в слепой, примитивной похоти.

Я превзошел сам себя, думал капитан Гёрд, почесывая задницу, а Рогатка Ксэм ухмыльнулся под шляпой. Он уже точно знал, куда вести капитана дальше, что ему показать и как использовать его жадный на экзотику взгляд.

Этим же вечером у костра он попотчует капитана невероятными историями о синих бушменах и кораблекрушениях, о беглых рабах и неизвестных королевствах, где золота так же много, как гравия, и после всего этого бедняжке капитану, лежащему под овечьей шкурой, будут сниться яркие сны, а утром он станет жаловаться, что краски у него кончаются, что нужно попросить странников, идущих на юг, привезти побольше разноцветных чернил, он будет горевать о том, что бумаги почти совсем не осталось, а грозы уничтожили некоторые из его рисунков.

Инджи было стыдно за трусливое бегство из Перьевого Дворца. До нее уже дошло, что Немой Итальяшка точно знал, где они находились — старик узнал ритм ступенек, ощущение тяжелой двери и запах тканей и страусиных перьев. Для него это была знакомая территория, поэтому он самостоятельно нашел дорогу в комнату со шляпами. А несчастные псы, уже запуганные непредсказуемым поведением матушки, стонами раненых невидимок в коридорах Дростди, и женщиной без лица, и визитами человека в перьях? Они, конечно, поддались панике и дали деру, когда она побежала. Кто их за это обвинит?

И все-таки Инджи не покидало ощущение, что за ее позором наблюдали не только датские доги и старый итальянец: за ней следил еще кто-то. Она предположила, что это был Меерласт Берг, который все еще бродит вокруг и сейчас смотрит на нее, ухмыляясь. Она не знала, что ее, художницу, сейчас врисовывал в ландшафт этого мира другой художник; она не знала, что он придал ей ту же здоровую энергию, которой заряжал свои рисунки антилоп и хищников; она не знала, что Вильям Гёрд, ее предшественник в мире искусства, своим рисунком создает для нее место в здешнем ландшафте — место, которое сделает ее постоянной обитательницей Йерсоненда.