Еще несколько дней я проработал на старом месте, а потом пришел приказ меня сместить. И я стал дежурным в конторе товарной станции.

Контора находилась в порту, где и размещалось управление железной дороги Дудинки. Моим начальником стал Александр Божко, отбывавший десятилетний срок, который вынес ему суд в городе Орджоникидзе[16] на Северном Кавказе, за «вредительство». Божко был одним из немногих политических заключенных, имевших пропуск и ходивших по Дудинке без конвоя.

В мою задачу входило приносить уголь и топить им две печки. Среди служащих товарной станции были как заключенные, так и вольнонаемные. Вольнонаемными в основном были девушки. На основании первых впечатлений я заключил, что между заключенными и вольнонаемными существовали не только служебные контакты, но и дружеские связи. Позже я обнаружил, что вольнонаемные не только едят ворованные консервы, но и пекут лепешки из муки, которую заключенные притаскивали в мешках. Но это было далеко не все. Вольнонаемные девушки близко воспринимали и душевные потребности заключенных, которые одаривали их шелковыми чулками, пудрой и одеколоном. Некоторые девушки удовлетворялись и холщовыми мешками, в которых американцы присылали нам муку. Из этих мешков дудинские красавицы шили себе нижнее белье.

На письменном столе начальника товарной станции Божко всегда была водка, пирожные и консервы. Одна из вольнонаемных девушек добилась его расположения. Божко и Валя намеревались пожениться, как только у Божко закончится срок. Но до женитьбы дело не дошло, так как через две недели после освобождения к Божко в Дудинку приехала жена со взрослой дочерью.

Я чувствовал себя, как в раю. От служащих я получал на хранение ворованные продукты, всяческих сладостей я мог есть, сколько захочу. Проработав здесь месяц, я тоже стал железнодорожным служащим. Моя работа заключалась в том, чтобы следить за погрузкой и выгрузкой вагонов и точно фиксировать время начала и окончания погрузки-разгрузки. Мне постоянно нужно было держать связь с дежурным диспетчером на линии и оповещать его о ходе работ. За мной был и контроль за соблюдением соответствия разгрузки железнодорожным инструкциям.

Работа железнодорожного служащего была самой идеальной работой, которую я, как заключенный, мог бы придумать. Она не была физически тяжелой, и к тому же материально я всегда был обеспечен. Это означало, что еды было достаточно. Я знал, что многие служащие зарабатывали себе много денег, продавая украденные вещи. Дежурство длилось двенадцать часов, после чего мы отдыхали целые сутки. И ночная смена не была неприятной. Работы было меньше, а в конторе всегда топилась печь, на которой мы варили и что-нибудь пекли.

Вскоре и я научился пользоваться предоставлявшейся возможностью утащить что-нибудь из разбитого ящика или разорванного мешка. Первое время в такие моменты у меня начиналось ужасное сердцебиение, но позже я успокоился и вел себя так, словно делал это всю жизнь. Поначалу я был паразитом, объедавшим других, а теперь меня ценили так же, как и других воров.

Однажды в Дудинке произошел невиданный случай. Вдали от порта работала группа из пятидесяти каторжников, которые долбили лед и из замерзшего Енисея вытаскивали бревна. Эти бревна доставили сюда на плотах, но с выгрузкой опоздали, и они намертво вмерзли в лед. Каторжникам, работавшим под усиленным конвоем, каким-то образом удалось приблизиться к конвоирам. У одного они отняли автомат и застрелили двух солдат и еще троих ранили. Но одному удалось сбежать. Командование было поднято по тревоге. Между тем, сорок пять каторжников убежало, а остальные пятеро бежать отказались и остались на своих местах. Через несколько часов преследователи догнали беглецов и расстреляли всех, кроме трех, которые им нужны были в качестве свидетелей.

Мы, опытные заключенные, никак не могли понять, зачем это каторжники предприняли такой самоубийственный шаг, ибо каждому здесь должно быть ясно, что его в любом случае поймают. Даже если бы им и удалось вырваться, они бы погибли в этой ледяной пустыне, так как не были подготовлены к такой авантюре. Мы объясняли это следующим образом: положение каторжников, большинство из которых получило от двадцати до двадцати пяти лет, было настолько отчаянным, что они решились на своего рода самоубийство, чего, в конце концов, и добились.

Между тем, новый начальник лагеря продолжал «чистки». Одной из его жертв стала и Ольга, которую он выгнал из амбулатории и перевел в IV лагпункт. Ольга вместе с другими женщинами должна была разгружать с прибывавших в Дудинку пароходов мешки с зерном, цементом и другими товарами. Я часто встречался с ней на работе и видел, как она страшно мучается, хотя из-за своей гордости и старалась этого не показывать. Все попытки Божко с помощью своих связей освободить ее от этой тяжелой работы ничего не давали. И все же ее в конце концов удалось перевести на более легкую работу по производству древесного угля.

После своего вторичного возвращения в Норильск я узнал, что Ольга получила еще десять лет лагерей за «контрреволюционную агитацию».

Божко и начальник Дудинского железнодорожного узла были очень довольны моей работой, и я был повышен в старшего железнодорожного диспетчера. Теперь в моем подчинении была целая группа служащих. Моя группа стала одной из лучших. Несколько раз я получал премию от администрации лагеря и от дирекции железной дороги. В моей группе работала молодая вольнонаемная девушка Нина Чабан, спортивного телосложения, с красивыми голубыми глазами. Но особенно привлекательным был ее смех. Когда она смеялась, казалось, что звенят колокольчики. Нина жила в Дудинке вместе со своими родителями. Ее отчим был управляющим местного упаковочного завода. В праздники Нина всегда приносила корзину, заполненную продуктами и вином. Она была очень любезной с нами. Я был намного старше ее, и поэтому мне и в голову не приходило, что все это Нина делает из-за личной симпатии ко мне. Я это относил к тому, что я был ее начальником, и она этими подарками просто хотела расположить меня к себе. Однажды я услышал от ее подруги жалобу, что Нина очень несчастна оттого, что я не отвечаю взаимностью на ее выражения симпатии ко мне. Немало удивившись, я ответил, что я заключенный, а Нина находится на свободе и наша связь могла бы в первую очередь навредить ей.

В дудинский порт прибывало все больше судов из Соединенных Штатов и Англии. К их разгрузке привлекались только вольнонаемные, получавшие для этих целей специальные одежду и обувь. После работы все это они возвращали в портовое управление. Для иностранных судов был построен специальный причал, далеко отстоящий от тех мест, где работали заключенные. Для моряков этих судов была построена и отдельная столовая.

Все суда привлекали особое внимание заключенных, поскольку было известно, что в их трюмах находятся продукты. Служащие линии и воры работали вместе. Служащие заботились о том, чтобы вагоны, груженные таким товаром, загнать в тупик, где их можно было бы беспрепятственно грабить. Добыча затем делилась поровну.

Узкоколейная железная дорога позволяла перевозить в Норильск лишь незначительную часть грузов, поэтому большая их часть оставалась в Дудинке и перевозилась в Норильск в течение зимы. В связи с этим приняли решение построить обычную железнодорожную колею от Дудинки до Норильска. На эту работу были направлены только каторжники, и проходить трасса должна была в другом месте, в стороне от узкоколейки. Каторжники работали всю зиму, однако летом работу пришлось приостановить по причине нехватки рельсов. Через несколько лет строительство было возобновлено и закончено. Сейчас Норильск с Дудинкой соединяет нормальная ширококолейная железная дорога.