На острове Занте (Закинф), где люди активнее всего выступали против протектората, ему пришлось снова доказывать, что в тогдашних условиях Европы союз немыслим, но его приняли с привычной любезностью, которую жители Ионических островов проявляли к другу своей страны. Оттуда он отправился в Афины, где у него создалось впечатление, что общее желание присоединить к себе острова здесь отсутствует. Это впечатление не подкреплялось отношениями, которые, по мнению многих, существовали между Оттоном и ведущими газетами сторонников объединения. Влиянию прессы приписал Гладстон и юнионистские настроения, которые он обнаружил на острове Пакси, где ссыльные корфиотские редакторы газет, не имея других дел, развлекались выступлениями против протектората.

Посетив все острова, за исключением дальнего острова Китира, Гладстон поселился на Корфу. Здесь его осаждали бедняки Ионических островов, считавшие, что его прислало сюда само провидение, чтобы обеспечить всех рабочими местами, а их дочерей – приданым. Британцы называли его якобинцем, сместившим законного лорда верховного комиссионера.

Разработав план реформ в качестве противоядия объединению, которое он считал совершенно неприемлемым для островов, пока у власти в Греции находится Оттон, Гладстон посоветовал отозвать Янга и предложил себя в качестве его временного заместителя, обещая провести реформы. Но на Корфу не было места для двух верховных комиссионеров; Янг уехал отсюда 25 января 1859 года, и в тот же самый день Гладстон, чье предложение было с радостью принято королевой Викторией, вступил в должность и открыл внеочередную сессию Ассамблеи.

Через два дня после этого Ассамблея приняла резолюцию о том, что единодушным желанием всех жителей Ионических островов был и есть Союз семи островов с Греческим королевством. Гладстон объяснил Ассамблее, что единственный способ выразить свое желание – это составить петицию; а когда она была составлена, он принялся играть словами, требуя перевести словосочетание «единодушное желание» как «склонность», вместо очевидного значения «желание». Жителей Ионических островов, несомненно, позабавила эта странная уверенность иностранного ученого в том, что он знает их собственный язык лучше, чем они, а его научный руководитель, возможно, был удивлен тем филологическим критицизмом, который сопровождал передачу петиции британской королеве. Королева Виктория, как и следовало ожидать, ответила категорическим «нет», ибо не желала «отказываться от своих обязательств», которые накладывал на британскую монархию договор 1815 года, а также «позволять какой-нибудь другой державе продвигать подобные проекты».

После этого выдающийся государственный деятель на прекрасном итальянском языке предложил Ассамблее Ионических островов свой проект реформ. Изучение дел в стране убедило его, что, хотя объединение и было нежелательным, «ни херувим, ни серафим не помогут изменить» существующую систему. И что хотя греческие и французские писатели признавали, что в материальном отношении жители Ионических островов живут лучше, чем свободные греки, он видел, что крестьяне страдают от тяжелого финансового бремени, а это не способствует развитию внешней торговли и создает несправедливую дискриминацию города и деревни.

Количество чиновников, заметил он, «непропорционально общему числу населения, а также объему работы, которую они выполняют»; «оплачиваемых слуг народа приходилось 2200 человек на 240 тысяч населения, а после реформ 1849 года оно возросло на целую четверть», так что Ионические острова имели больше всего чиновников на душу населения в Европе. Аристократов и сельских помещиков такое положение вполне устраивало; а депутаты Ассамблеи были довольны своим жалованьем, хотя Гладстон считал его чересчур высоким; он предлагал сократить его наполовину и выплачивать только во время сессии. Поэтому он не мог надеяться на то, что чиновники, опора протектората, и радикалы, ненавидящие его, одобрят его предложения, затрагивающие их жизненные интересы.

Политические реформы Гладстона также не имели шансов на успех – как у британцев, так и у самих островитян. Он предложил превратить сенат из исполнительного органа в частично избираемую и частично назначаемую вторую палату, полагая, что на Ионических островах существует богатая и влиятельная аристократия. Однако ионическое дворянство не имело ни средств, ни моральной силы, чтобы организовать мощное сопротивление мерам, предлагаемым демократической Ассамблеей. Эта палата, по замыслу Гладстона, должна была собираться ежегодно, чтобы рассматривать бюджет; кроме того, она должна была обладать правом отстранения от должности всех чиновников и передавать их дела на рассмотрение сената. Вместе с этим она должна была получить старую венецианскую привилегию обращаться к короне за помощью в том случае, если лорд верховный комиссионер будет превышать свои полномочия.

Предлагаемое Гладстоном министерство, которому сенат должен был передать исполнительную власть, должно было назначаться самим лордом верховным комиссионером, который, однако, лишался права руководить высшей полицией, дарованного ему в 1817 году, а также права увольнять, кого он пожелает. Этим правом прежние комиссионеры пользовались довольно часто, а Янг – ни разу.

Эти предложения, которые, по мнению британцев и их друзей, должны были даровать демократам Ионических островов как можно больше прав, вызвали у этих самых демократов опасения, что объединение будет отложено на неопределенное время, а их принятие станет «национальным самоубийством», как выразился один радикальный журнал с острова Занте (Закинф). Граф Дусмани, будущий историк миссии Гладстона, протекционист с тридцатилетним стажем, предупредил автора, что его предложения будут отвергнуты. В их защиту выступили всего несколько человек: граф Фламбуриари, президент Ассамблеи, Питер Брайлас и Сократес Курис.

Один депутат Ассамблеи, по имени Падован, что говорит о его венецианском происхождении, два полных дня выступал с критикой предложений Гладстона – и рассказы об этом подвиге дошли до его ушей. Тем не менее будущий законодатель Ионических островов продемонстрировал удивительное незнание законов своей собственной страны. Он проигнорировал правило конституции, гласившее, что если человек принимает должность комиссионера, то должен отказаться от своего места в парламенте и не добиваться переизбрания. Узнав о том, что он уже больше не член парламента, Гладстон 1 февраля официально отказался от поста верховного комиссионера, а его друзья в Англии решили этот вопрос в духе самого Гладстона. Сначала они назначили верховным комиссионером Генри Найта Сторкса, итальянского полковника, служившего на Ионических островах; а потом убедили его взять Гладстона в свои временные заместители.

Во время этого короткого «междуцарствия» дебаты в Ассамблее продолжались, пока вечером 16 февраля 1859 года в страну не приехал Сторкс, и Ассамблея одним голосом против девяти воздержавшихся приняла решение отвергнуть всю эту схему. Через три дня Гладстон покинул остров Корфу (Керкира), убедившись, что знание местных условий на Ближнем Востоке гораздо важнее гениальности и что ни громкое имя, ни высокое положение человека в обществе на греческую демократию не влияют. Его биограф признавал, что ионическая эпопея хотя и не навредила его будущей карьере в Англии, но заставила островных греков с предубеждением относиться к делам его предшественника и преемника.