«Совсем пацан, – невольно подумалось Петру, глядя на густой румянец, густо заливший щеки, покрытые юношеским пушком. – Хотя сегодня он меня и впрямь здорово выручил. Раскаленное железо… Бр-р-р!» – и он невольно передернулся.

– Неужто изьян какой припомнил? – встревожился Дмитрий, неверно поняв реакцию Сангре.

Тот спохватился и принялся торопливо разуверять княжича. На сей раз пришел черед помалкивать Улану, посчитавшему, что тут велеречивость друга и его высокопарные выражения придутся как нельзя кстати. Встрял он всего однажды, когда Дмитрий озабоченно посетовал насчет ее странного имени: Дайна.

– С литовского «дайна» переводится как песня, – пояснил Буланов.

– Точно, песня, – подхватил Сангре. – И это имя как нельзя ей подходит. Жаль, при крещении ее нарекут иначе. А впрочем, тебе, княже, никто не помешает, оставшись с нею наедине, называть ее по-прежнему, поскольку она…

И далее последовали многочисленные сравнения девушки с Афродитой, Данаей и прочими греческими и римскими богинями… Словом, разбрелись они по комнатам ближе к полуночи.

– А ты говорил, что нам не надо в Тверь, – с удовольствием проведя рукой по гладкому атласу своего одеяла, горделиво заявил Сангре. – Смотри, какой радушный прием. То ли еще будет, когда мы поможем самому князю. Хотя… – он помрачнел, припомнив рассказ Дмитрия.

Нет, княжич не выболтал тайны по пьяному делу. В сущности, он и пил-то совсем немного. Просто… тайна таковой уже не являлась.

Оказывается, в числе добычи, взятой после удачной битвы под Бортеневым, Михаилу Ярославичу досталась жена московского и великого владимирского князя Юрия Даниловича Агафья. Помня о том, что она не простая татарская девка Кончака, но сестра ордынского хана Узбека, держал ее тверской князь в почете и великом бережении. Можно сказать, чуть ли не пылинки с нее сдувал. Однако ничего не помогло – занемогла она. Местные лекари уверяли Михаила Ярославича, что хворь ее от непривычной русской пищи, а потому ничего страшного, пройдет. Но к пище она так и не успела привыкнуть, ибо… умерла.

Тогда-то тверской князь и послал к своим сватам, пребывавшим в Литве, нарочного гонца, привезшего известие о ее смерти и наказ переговорить с Гедимином, дабы отложить свадьбу по меньшей мере до следующей зимы. Недоброжелателей-то на Руси у Михаила Ярославича хватает и кто-нибудь, не говоря уж о Юрии Даниловиче, непременно донесет Узбеку о веселом гулянии как пиршестве по случаю смерти его сестры. Да и самому князю не миновать поездки в Орду, и насколько она затянется, одному богу известно, а это тоже не дело, если Михаил Ярославович сам не сможет побывать на свадьбе сына.

Остальное друзья додумали сами. Вот, оказывается, почему Кирилла Силыч, узнав, кто такие Петр с Уланом, предложил им поехать в Тверь. Видно сообразил боярин, что такие девки ни с того, ни с сего не умирают. Конечно, всякое случается, но больно на руку ее смерть московскому князю. Смекнул боярин и другое: было б куда как хорошо, если б Михаил Ярославич, приехав в Орду, смог швырнуть к ханским сапогам подлинных убийц его сестры.

Понятно и то, что Гедимин, когда боярин обратился к нему с просьбой отпустить Петра с Уланом, особо не возражал. Понимал князь, насколько важно для его будущего родича развеять недобрый слух о причастности к смерти Агафьи.

Впрочем, умному человеку и без того было ясно, что Михаил Ярославич ни при чем. Как гласит в таких случаях древняя римская мудрость: «Ищи кому выгодно». И касается оно практически любого преступления. Ну, кроме тех, что совершены случайно, по неосторожности. А тверскому князю убивать находящуюся у него в полоне Кончаку-Агафью не просто невыгодно – смертельно опасно. Зато Юрию Даниловичу, пускай и ее мужу, смерть юной супруги оказывалась на руку, ибо позволяла обвинить в ней заклятого врага.

– Одно плохо, – хмыкнул Петр. – Слишком далеко во время ее болезни и смерти находился московский князь. От Великого Новгорода, где он сейчас сидит, даже его тезка и предок Юрий Длиннорукий навряд ли до Твери дотянулся бы.

– Значит, надо искать людей в княжеском тереме, связанных с ним и в силу специфики своей профессии могущих подсунуть ей яд, – предположил Улан, посетовав: – По настоящему плохо иное. Агафью-то давно похоронили, и я не представляю, какие аргументы надо привести, дабы Михаил Ярославич разрешил нам провести тайную эксгумацию тела. А без нее выяснить был ли вообще яд, у Изабеллы навряд ли получится.

– Да толку с этой эксгумации, – отмахнулся Петр, раздевшись и с наслаждением вытянувшись на чистой льняной простыни. – Когда она умерла? Почти месяц назад? Вот и считай, как говорил дед Митька. За это время и само тело давно сгнило, и яд улетучился. Нет, будь здесь приличная лаборатория двадцать первого века и квалифицированные эксперты, тогда как знать, а в нынешних условиях… Кстати, – оживился он. – Помнится, наша виноградная донья наизусть выучила некую книженцию. Может, сумеет, исходя из симптомов, определить, заболевание у нее было или отравление. Но если последнее… Знаешь, я бы от этого дела по возможности постарался отмазаться. Тухлое оно. Чистый глухарь с полным отсутствием перспектив на раскрытие. Осрамимся и все. Ну и отношение князя к нам после сокрушительного фиаско тоже ухудшится, а нам его доверие кровь из носу необходимо, причем ради него самого. А посему давай надеяться, что Михаил Ярославич нам вообще ничего не поручит.

– После сегодняшнего-то, – невесело усмехнулся Улан, тоже юркая под одеяло. – Ты вспомни, как сегодня на нас Дмитрий глядел. Он своему отцу такого понарассказывает, что тот за нас руками и ногами ухватится. Да и некуда ему деваться. Мы для него последний шанс.

И он как в воду глядел. Михаил Ярославич действительно за них ухватился. Правда, об отравлении речь не шла – предстояло выяснить истинные причины смерти Агафьи. Но само собой подразумевалось, что в случае, если виной тому не обычная болезнь, следует найти убийц.

Деваться было некуда. Для выяснения друзья собрали всех поваров, старательно уточнив меню сестры Узбека, после чего усадили перед Изабеллой трёх лекарей по очереди, велев каждому рассказать о симптомах болезни.

Так прошло три дня. К тому времени они, включая и литвинов, успели перебраться с постоялого двора в терем Матрены Тимофеевны. Кстати, о его покупке договорился с боярыней сам Михаил Ярославич. Сюда же перевезли и Горыню с Заряницей, назначив последнюю ключницей.

Увы, но ее брату испанка мало чем могла помочь. Правда, в корсет его затянули в первый же день, чтоб намертво зафиксировать позвоночник. А вот приготовленные Изабеллой лекарства, как объяснила Петру с Уланом она сама, были в основном общеукрепляющего действия. Главное же, как она заявила, собственные силы Горыни. Хватит их – хорошо, а нет… И она беспомощно развела руками.

Зато определить причину смерти жены московского князя Изабелла сумела и на исходе третьего дня, спустившись вечером в общую трапезную, выдала короткий итог своих умозаключений:

– Яд.

Петр, скривившись, простонал:

– Бли-ин! Благородная донья, вы не представляете, как меня огорчили! Все шло так удачно: и за порох договорились, и домишко прикупили со сверчком, и тут на тебе. Такое ощущение, словно я сам недавно проглотил кило цианистого калия, запив его литром синильной кислоты.