Варфоломеевская ночь… В одном только Париже было убито, по самым приблизительным подсчётам, около 5 тысяч гугенотов. Мужчин, женщин и детей… Одним из первых, погиб адмирал Гаспар де Колиньи. Его убил наёмник – Карел Яновский-з-Яновец, посланный Генрихом де Гизом.

Тело адмирала выбросили через окно.

– Это тебе, за смерть моего отца! – Генрих де Гиз плюнул, и больно пнул ногой труп поверженного врага.

А ликующая толпа, долго тягала его по улицам, отрубая от него куски. То, что осталось, бросили в реку. Но потом, толпе показалось этого мало. Тело Колиньи баграми выловили из реки, и за ноги подвесили на виселице Монфокон.[194] А голову, поднесли Карлу IX и Екатерине Медичи. После, забальзамированную, её отвезли в Рим, в дар папе Григорию XIII.

Тело его, лишь спустя несколько дней, когда улеглось кровавое пиршество толпы, сняли люди губернатора Парижа Франсуа де Монморанси,[195] и отвезли для захоронения в склепе семейного замка в Шантильи.

Варфоломеевская ночь стала сигналом, и по всей Франции было убито более 30 тысяч гугенотов.[196]

Альваро был удовлетворён итогами Варфоломеевской ночи и последующими событиями, вот только… «Зачем пощадили этого щенка, Генриха Наваррского? Почему не удушили его? Он, мать его растак, будет поопаснее десятков Колиньи!»

Прибывший в Милан, в начале 1573 года, дон Хуан Австрийский, посвятил Альваро де Санде в свои замыслы по завоеванию Туниса.

– Вы ведь были там с моим отцом, сеньор де Санде! А теперь я надеюсь, что поможете и мне! Мы начнём оттуда Реконкисту, изгоним мусульман и восстановим христианство! Веру Христову! Вы со мною, сеньор де Санде?

Тут явно маячила вожделенная мечта бастарда, возложить на свою голову корону короля Туниса. Но как отнесётся к этому Филипп II?

– Ваша Светлость, тут до меня дошли слухи… Ваш брат, крайне не доволен. Нет, не вами, а вашей славой, вашей влиятельностью среди войск на Сицилии и в Италии, вашей самостоятельностью.

Лицо Хуана Австрийского померкло, он гневно прикусил большую, как и у всех Габсбургов, нижнюю губу, и положил на стол крепко сжатые кулаки.

Альваро стало жаль, этого сильного и смелого воина, который сейчас сидел перед ним поникший и печальный.

– Ваша Светлость, я окажу Вам всяческую помощь, в меру моих сил и возможностей, но если это не будет идти в разрез с моей присягой королю Испании![197]

Красота Антонии поблекла, она постарела, и стала более никому не нужна при дворе короля. Не увивались больше вокруг неё толпы поклонников, молодые девицы и дамы избегали встреч и разговор с ней. И чтобы не вести там безденежное, жалкое существование, она вернулась в Милан.

Больно было смотреть на неё, поникшую и униженную, красную от смущения и стыда, не смеющую поднять на него взгляда.

Альваро не стал мстить женщине, которую любил.

– Я дам тебе достаточно денег, и ты можешь купить себе дом где-нибудь в Неаполе или на Сицилии. А теперь, уходи. Все доставшиеся мне земли и титулы, я передам Родриго.[198]

А в минуты одиночества, он размышлял. «Я был одним из тысяч солдат Испании! Мы шли туда, куда нам приказывали, и делали то, что должны были делать! Мы творили историю! Мы создавали Испанскую империю! На наших пиках, она держится! И как там говорил Платон? Только мёртвые видели конец войне… Да. Мне посчастливилось уцелеть и выжить. С честью пройти через всё… Бывало, что и испанская пехота сдавала свои позиции, отступала и капитулировала. Редко, но просила милости у врага. Но всё же, больше было мужества и отваги, храбрости и героизма, побед над врагом, который боялся одного нашего приближения! Испанская пехота, прочно, надеюсь что на века, завоевала себе славу лучшей, непобедимой армии мира! В этом есть, и моя скромная заслуга».

Он умер 20 октября 1573 года, в возрасте 84 лет, как и положено солдату, до конца оставаясь на боевом посту, на должности генерал-губернатора Миланского герцогства.

Этот стих Альваро де Санде сочинил, находясь в османском плену.

Я же, когда прочитал хроники, написанные Альваро де Санде, подумал:

Неужели всё это, выпало на долю одного человека?!

Честь и хвала ему! Мир его праху!