ВИЗИТ ФРАНЦУЗСКОГО ПРЕЗИДЕНТА

15 мая вошел на рейд крейсер «Montcalm» под флагом французского президента, его сопровождали два крейсера и два истребителя. Наши суда и крепость встретили его салютом; пока он шел по рейду, на наших судах гремело «ура» и люди стояли на реях. Французы кричали «vive la Russi!» и отвечали таким же салютом. На мостике «Montcalm’a» стоял без шляпы седой старик и кланялся в ответ на приветствия. К борту французского крейсера пристал генерал-адмирал Великий Князь Алексей Александрович, и вскоре они оба со свитой отправились на яхте в Петергоф к Государю. От грандиозной канонады на рейде стоял белый дым; гонимый внезапно поднявшимся ветром, он вскоре прополз в открытое море. Пасмурность исчезла, и рейд осветился солнцем. Стало тепло, все повеселели, и по рейду задвигались катера с офицерами: кают-компании взаимно менялись визитами.

В Морском собрании в тот день был парадный обед; в кондукторском клубе был обед для мэтров, а в манеже — для матросов. На каком языке объяснялись хозяева с гостями — трудно сказать, но в конце обеда было там шумно и весело, менялись шапками и многих качали при криках «вива ла Франц» и «Vive la Russie». На следующий день французы осматривали Петербург, а вечером у главного командира был парадный обед. Адмирал Макаров с присущим ему остроумием развеселил все общество, сказав, что «у нас до сего времени был холод и лед, но с приходом французов наши горячие к ним симпатии вызвали подъем температуры: лед растаял и стало тепло».

15 мая вошел на рейд крейсер «Montcalm» под флагом французского президента

На третий день на Якорной площади была торжественная закладка Морского собора; тут были президент, Государь с Императрицей, великие князья, французский посол и морские власти. После закладки был церковный парад: дефилировали командиры кронштадтских экипажей. Оттуда к 3 часам все поехали на «Montcalm», где президент давал парадный завтрак. Вся верхняя палуба крейсера была превращена в шатер, покрытый сукном и убранный флагами. Вдоль всей палубы стоял обеденный стол с богатым сервизом французского двора королевских времен. В центре «подковы» сидел президент, справа от него Императрица, слева Государь, против президента сидел французский посол, по сторонам его В. К. Алексей и наш министр иностранных дел, потом великие князья, Морской министр, затем адмиралы и командиры наших судов, стоявших на рейде, затем французские командиры и, наконец, флаг-офицеры и адъютанты, и т. д. На каждом приборе лежало изящное меню, заготовленное во Франции с акварельной картиной, изображавшей нос корабля, на котором стояли обнявшись две женщины — Россия и Франция — в кокошнике и фригийской шапочке.

За обедом президент и Государь обменялись краткими политическими речами о взаимной дружбе и союзе двух наций. На четвертый день французы ушли. Спустя два дня, в ясный, солнечный день на яхте из Петергофа прибыл на рейд Государь и произвел смотр всему отряду. Начал с флагманского корабля «Сисой Великий», объехал затем все суда отряда адмирала Чухнина и к 3 часам дня прибыл на «Герцог». Приветливо приняв мой рапорт, он, как и в прошлом году, вспомнил «Мономах» и пошел по фронту. За ним вошла Императрица и, приняв букет, подала мне полную красивую руку и пошла на полуют. Затем вошли В. К. генерал-адмирал, Морской министр и прочие власти. После осмотра корабля и артиллерийского учения были поставлены все паруса, затем их крепили. Все было согласно уставу, и наша команда лихо работала на марсах. Простившись и поблагодарив команду, Государь уехал, провожаемый салютом и людьми, стоявшими на реях. Утром с экзаменационной комиссией я ушел в Биоркэ. Оттуда ежедневно выходили в море для всевозможных испытаний крейсера в смысле боевой готовности и практического экзамена судового состава. В Кронштадт вернулся 25 мая, разооружил крейсер и к 1 июня окончил кампанию. «Герцог» поступал в капитальный ремонт, а в учебное плавание с учениками был назначен «Генерал-Адмирал». Командир его капитан 1 ранга Н.В. Юнг был один из немногих уже в то время опытных и лихих парусников. Этот прекрасный морской офицер, живой, энергичный, моложавый, холостой, сделавший несколько дальних плаваний на парусных судах, погиб доблестной смертью в Цусимском бою, командуя броненосцем «Орел», смертельно раненный в 1-й день сражения. «Орел» же на утро присоединился к отряду адмирала Небогатова и сдался японцам, но Юнг в то время был уже мертв и предан морю; его заменил старший офицер. Юнг не допустил бы сдачи «Орла».

Из рангоутных судов оставались эти два учебных крейсера и три корвета в Кадетской эскадре. Все остальные суда были боевые, и рангоут на них служил уже для боевых марсов, сигналов и радиотелеграфных сетей. Паруса отслужили свой век и оставались лишь на учебных судах для тренировки команды.

1 июня был получен приказ о назначении моем командиром 10-го экипажа, а крейсер сдать капитану 1 ранга Воеводскому (в 1909–1910 гг. был Морским министром). Летом команды экипажа плавали, и я воспользовался 3-х месячным отпуском и уехал с семейством провести лето на Рижском взморье.

ЛЕТО НА РИЖСКОМ ВЗМОРЬЕ

Мы выбрали Эдинбург как самый чистый и здоровый, закрытый дюнами от морского ветра, с прекрасным пляжем в несколько верст и расположенный в сосновом парке. Эдинбург надо считать лучшим курортом на берегу Рижского залива. Лето было отличное, дети купались в море и делали прогулки в Маиоренгоф, где была их любимая кондитерская. Оттуда иногда возвращались назад на пароходике по реке Аа. В пансионе жило около 40 лиц, и все, конечно, были между собой знакомы. Раз в неделю собиралась компания, и мы ездили в Ригу, дамы за покупками «ненужных вещей», а мужчины, чтобы посмотреть город, а больше затем, чтобы погулять в Верманс-парке, выпить хорошего пива.

Детям надо учиться, и 15 августа мы вернулись в Кронштадт. Теперь я уже выплавал Владимира за «20 кампаний» (орден Св. Владимира с бантом «20 кампаний» давался за 120 месяцев, проведенных в море) и выслужил «морской ценз» для производства в адмиралы, и получал пенсию «за долговременное командование судами». Стало быть, морская карьера была уже обеспечена. Пришлось поступить на береговую должность и принять 10-й экипаж. Признаться, я не особенно охотно принялся за очистку «Авгиевых конюшен», но порядок прохождения службы требовал пройти и этот ценз до производства в адмиральский чин. Часть судов, зачисленных в 10-й экипаж, плавала в Тихом океане, поэтому из общего списка 3000 человек, судовых команд в экипаже к осени оставалась половина. Флотских офицеров в экипаже не было вовсе, все они плавали за границей. В экипаже имелись два офицера по адмиралтейству, переведенные из сухопутных частей, находившихся в Кронштадте, и не имевшие в глазах матросов никакого авторитета, на каждого из них приходилось по 5–6 рот командования; сверх того, старший был моим адъютантом и командовал всем батальоном во время парадов и строевых учений, а младший заведовал столовой, мастерскими, экипажным обозом и ремонтом здания.

При таком недостатке офицеров команды были предоставлены сами себе, и мало-помалу в экипажах стали учащаться случаи нарушения порядка и дисциплины, и развелось бродяжничество по кабакам. Получались известия с Черного моря о начавшихся бунтах тамошних экипажей, вначале незначительных, а потом и крупных. Эта зараза приходила к нам на север, и наши команды постепенно стали проявлять дух «сознательности». Зимою, в последние месяцы 1903 года, по ночам в различных частях Кронштадта вспыхивали внезапные пожары; адмирал Макаров всегда приезжал сам и энергично распоряжался тушением. Все были убеждены, что это были поджоги, но виновников не находили. Тогда же распространилась в среде женской молодой прислуги нелепая мания беспричинного самоотравления уксусной эссенцией, продаваемой в лавках для истребления клопов. Зараза этой дикой психопатией была столь сильна, что уксусную эссенцию запретили продавать.