Мой сын мичман Евгений был назначен на «Нахимов», но так как было сомнение, будет ли отправлен этот устаревший корабль на Восток, то он всеми силами начал стараться о переводе на один из новых больших кораблей. По протекции адмирала Дубасова он наконец попал на «Бородино» к моему приятелю командиру П.О. Серебренникову и все лето очень усердно принимал участие в изготовлении этого корабля.

Не довольствуясь прибавкой старых судов, Морское ведомство, уступая требованиям печати, стало хлопотать за границей о приобретении покупкой 4-х новых крейсеров в Аргентине. Явились комиссионеры, обещавшие за хорошую мзду перекупить у аргентинского правительства эти «экзотические крейсера». В Париже предполагалось заключить сделку с комиссионерами, для чего был туда секретно командирован контр-адмирал А.М. Абаза. Дело это тянулось очень долго; в Кронштадте в моем экипаже комплектовалась команда (из запасных) на эти 4 крейсера. Но в конце концов оказалось, что Аргентина и не думала продавать нам суда, а это была лишь мошенническая уловка темных спекулянтов.

Для укомплектования громадной эскадры Рожественского потребовалось большое число унтер-офицеров, но пришедшие из запаса люди совершенно отстали от современного вооружения, поэтому Морское ведомство решило послать на 6 месяцев в Балтийское море (во время войны плавать в заграничных водах не мог бы учебный корабль, так как в нейтральные порты он не был бы допущен более, чем на 24 ч) учебный корабль «Генерал-Адмирал» и на нем спешно готовить унтер-офицеров. На этом же корабле было решено тренировать и последний выпуск гардемарин Морского Училища. Я был назначен командиром учебного корабля. В то время я уже выслужил ценз командира корабля и считался во флоте опытным парусником для морской тренировки и воспитания моряков. На эскадру же Рожественского назначались командиры моложе меня.

Я крейсировал понедельно под парусами в море, а для якорных учений заходил в Гангэ, Балтийский порт и Гельсингфорс. Один раз в месяц я приходил в Кронштадт возобновлять запасы. Бывая в Кронштадте, я каждый раз заезжал на «Бородино» навестить сына. Сын мой был всегда весел и счастлив, что идет на боевом корабле в интересную (как всем тогда казалось) экспедицию. Командир был очень доволен его службою и назначил его командиром башни 6-дюймовых орудий. Однажды в августе я с ним вместе съехал в Ораниенбаум на дачу. На утро мы вернулись на свои корабли.

Я ушел в море, а «Бородино» в сентябре перешел в Либаву, откуда с эскадрой пошел 4 октября на Восток. Сына я больше не видел; в Цусимском бою погиб мой милый Евгений… А на театре войны все это лето мы терпели одни неудачи. Вследствие бездействия нашего флота японцы свободно перевезли три больших армии на корейский берег и двинулись на Манджурию по трем направлениям: на Артур и порт «Дальний», на Ляоан и на Мукден. Встречая на пути наши укрепленные пункты с небольшими гарнизонами, они легко их разбивали и двигались дальше, не встречая сопротивлений. Подкрепления по Сибирской дороге прибывали очень медленно. Но наконец прибыл в Манджурию и сам генерал Куропаткин. В то время Артур был уже осажден японцами и главные их силы подступали к Ляоану. Главнокомандующим всех японских армий был старый генерал Оки. Его система вести войну напоминала тактику Кутузова (1812 г.): он предоставлял свободу действий своим генералам, а их войска рвались вперед, веруя, что смерть в бою даст блаженный рай в будущей жизни. По религиозным воззрениям японцев, буддистов и фаталистов, чтущих своих умерших предков, души этих последних, обитающих в раю, примут в свое лоно каждого героя, умершего в бою.

Так японцы брали города один за другим; северные армии подошли к Мукдену. Генерал Куропаткин отступал мало-помалу, приближаясь к границам Сибири. Из Петербурга его запросили: «Где и когда он даст сражение?» Он ответил два слова: «терпение и терпение!».. И кончилось тем, что он был сменен, а вместо него назначен старый генерал Линевич — герой Пекина (1900 г.).

В осажденном в то время Артуре флот бездействовал в гавани; а сухопутными силами командовал печальной памяти генерал Стессель. Он, подражая графу Ростопчину — балаганному герою Москвы (1812 г.), подбадривал команды тоже «афишами»: на словах, в приказах храбрые фразы, а сам сидел под блиндажом и одну за другой сдавал окрестные позиции. Но офицеры и команды (частью морские, снятые с судов) геройски защищали форты под руководством храброго генерала Кондратенко.

Во Владивостоке отряд крейсеров тоже терпел неудачи. Крейсер «Богатырь» у бухты Славянка, в Амурском заливе возле самого Владивостока, наскочил на скалу и разбил себе нос. Затем остальные три крейсера («Громовой», «Россия» и «Рюрик»), выйдя в море под командой контр-адмирала Иессена (он заменил заболевшего контр-адмирала Штакельберга) у берегов Кореи встретили японский крейсерский отряд. После жестокого боя «Рюрик» утонул со всей командой, а «Громобой» с «Россией», сильно подбитые, насилу добрались до Владивостока.

Но самое печальное по своим последствиям было поражение нашего флота 28 июля. Артурскому флоту, запертому в гавани, больно доставалось от перекидных снарядов японской осадной артиллерии. Сам он почему-то не решался выйти в море и померяться силами с адмиралом Того, но получил на замаскированной шлюпке (из Чифу) телеграмму из Петербурга с приказанием: «Всему Артурскому флоту выйти в море и попытаться прорваться во Владивосток, избегая боя». Хотя в то время подбитые минами 3 наших корабля были уже отремонтированы и наш флот был сильнее японского, потерявшего два лучших своих броненосца на минном заграждении, поставленном «Амуром». Вот эта нелепая прибавка сбила с толку начальника эскадры адмирала Витгефта. Принципы морской стратегии, наоборот, повелевают флоту искать неприятельский флот и разбить его или хотя бы ослабить, а отнюдь не избегать боя.

Выйдя из Артура, наш флот вскоре встретил эскадру адмирала Того. Преимущество в силах было у нашего флота, но нелепый приказ «избегать боя» взял свое: наш флот, будучи сильнейшим, должен был со всею энергией нападать на японский и гоняться за ним, а он, проскочив мимо него лишь два раза контргалсами, старался вырваться из боя подальше с целью бежать потом во Владивосток. Силы японские были подбиты, и адмирал Того считал бой проигранным, как вдруг случайный снаряд решил судьбу: адмирал Витгефт был убит, а командир «Цесаревича» Н.М. Иванов, контуженный в голову, лежал без чувств. Командование принял старший офицер, и по указанию чинов штаба, вырвался из боя и пошел на юг (вместо севера), за ним пошел «Аскольд», а затем и «Диана» (командир князь Ливен). «Цесаревич» и «Аскольд» зашли в германский порт Кяу-Чау и были там разоружены и интернированы до конца войны. Принявший команду младший флагман князь Ухтомский, лишенный трех головных кораблей, не нашел ничего лучшего, как поднять сигнал «возвратиться в Артур», о чем только и мечтал адмирал Того, считая себя наполовину разбитым. Но, увидя наш флот, возвращающимся в Артур, он от радости бросил фуражку на палубу и возблагодарил предков за упавшую с неба неожиданную победу. А вернувшаяся эскадра уменьшилась на 4 корабля. Прорвался еще один (4-й) корабль — быстроходный крейсер «Новик», он один побежал на север, но, не дойдя до Владивостока, у Сахалина затопил себя сам, чтобы не отдаться в плен настигнувшим его двум японским крейсерам. Весть о поражении нашей эскадры и смерти адмирала Витгефта привела в уныние всю Россию.