Весна была чудной. Они вместе гуляли и катались верхом, чаще всего за городом, чтобы быть подальше от чумы и бедняков, которые в Лондоне следовали бы за ними по пятам, выпрашивая милостыню. Они должны были скоро пожениться, их свадьба назначена на Иванов день. Ее отец был в отъезде на севере страны, но к этому времени он обещал вернуться. И они с нетерпением ждали, когда начнется их совместная жизнь, чтобы быть вместе всегда.

Ближе к концу весны эпидемия чумы в городе усилилась. Большинство знатных вельмож и дам уехали в свои загородные поместья, где воздух казался чище, но она знала – рядом с ее возлюбленным ей не грозит никакая опасность и готова была соединиться с ним телом и душой.

Вернувшись, ее отец привез множество великолепных даров, дабы они стали частью ее приданого, и объявил ей, что им дано соизволение заключить свой брак в самой лучшей церкви столицы.

– Собор Святого Павла! – ликовал он. – Моя дочь выйдет замуж в соборе Святого Павла! Это будет незабываемый день. – Он сгреб ее в охапку и засмеялся вместе с нею, своей дочерью, которую так любил. – У меня есть еще кое-что для вас обоих, кое-что воистину особенное. – Открыв небольшой замшевый кошель, он достал оттуда два одинаковых серебряных браслета искусной работы, каждый с невиданным камнем, завораживающим взор. Один из них он надел на запястье своей дочери, а второй – на запястье мужчины, которому предстояло стать его зятем. – Они привезены издалека, – молвил он, понизив голос. – И других таких нет в целом свете. Они символизируют любовь – любовь, которая никогда не умрет и никогда не будет забыта. На каждом из них выгравированы одни и те же слова – Amor memoriae – Любовь к памяти, – чтобы, нося их, вы помнили свою любовь друг к другу и никогда ее не забывали.

Она посмотрела на свой новый браслет, и сердце наполнилось радостью – свадьба была назначена на следующую неделю, отец наконец был дома, и ее руку украшал самый дивный браслет, который ей когда-либо доводилось видеть. Все шло идеально.

* * *

Все разрушила чума, чума, которая свирепствовала в бедных кварталах города, где люди жили скученно и утопали в грязи. Ее собственный мир находится далеко-далеко оттуда, мнила она. Но это было не так.

Утром она уже виделась со своим возлюбленным – они встретились и вместе гуляли. Он попытался уговорить ее тайно сбежать с ним, отказаться от планов устроить пышную свадебную церемонию в соборе Святого Павла и отдаться ему уже в эту ночь. Но она в ответ только рассмеялась, сказав, что до дня свадьбы осталось уже недолго и что они должны подождать. И, прежде чем уйти, он поцеловал ее с необычной для него страстью.

Она возвращалась домой после того, как зашла в собор Святого Павла, когда увидела одного из своих слуг, доброго малого, который бежал по улице. Она остановила его, и он поглядел на нее глазами, округлившимися от ужаса, не желая говорить своей молодой хозяйке, что видел и что так его перепугало. Но она настаивала.

– Это – это чума, хозяйка. На их двери намалеван красный крест – знак чумы.

– О чем ты толкуешь? На чьей двери?

– На двери вашего нареченного, вашего жениха. – Он опустил голову, не желая видеть, как обрушивается ее мир. – Я сам видел, как его под конвоем провели внутрь.

Она в смятении попятилась, сделав слуге знак идти прочь.

– Тут какая-то ошибка. Он здоров, я это знаю. Он явится на нашу свадьбу.

– Их дверь опечатали и забили досками еще вчера. Должно быть, он сбежал, но его уже поймали и отвели обратно в их дом. Теперь никто и никогда не сможет из него выйти.

– Ты наверняка ошибся. Я схожу туда и посмотрю сама. Дай мне плащ.

Слуга сделал так, как она ему велела, и быстро удалился, не желая ей перечить. Она завернулась в плащ и направилась в квартал, где находился его дом. Он ничего не сказал ей о чуме сегодня утром, когда они были вместе. Наверняка слуга ошибся, наверняка!

Она шла по Флит-стрит, молясь о том, чтобы ее особый дар не покинул ее, чтобы то, чего она желала больше всего на свете, сбылось. Но слуга не солгал. Дверь дома его семьи и впрямь была опечатана и наглухо забита, и на ней краснел недавно намалеванный крест. Все еще отказываясь верить тому, что говорили ей глаза, она свернула в узкий переулок, в который выходила боковая стена его дома и в котором она и ее любимый несколько раз тайком целовались. Там было маленькое оконце, оконце комнаты одной из служанок его семьи. Быть может, она сможет уговорить эту девушку открыть окно и потолковать с ней. Быстро осмотревшись по сторонам, чтобы удостовериться, что никто ее не видит, она заглянула в маленькое окно.

То, что она увидела в этом окне, не оставляло сомнений – в доме была чума. Служанка лежала на своей кровати, бледная, изможденная, стоящая на пороге смерти. Над девушкой склонился какой-то мужчина, он нежно целовал ее потный лоб, обнимал ее, клялся ей в любви. И, наблюдая за этой трагической сценой прощания, она вдруг поняла, кто тот мужчина, который так нежно обнимает больную служанку. Эти же самые руки менее часа назад ласкали ее лицо, эти же самые уста клялись ей в вечной любви, и этот же самый браслет с голубым камнем сверкал на его руке – перед нею был тот самый мужчина, за которого она так желала выйти замуж.

Значит, он обманывал ее и хотел тайно сбежать с нею лишь затем, чтобы спастись от чумы. А когда она отказалась, он попытался скрыться от заразы один, но был пойман и возвращен в свой дом. Так он вернулся к девушке, которая, вероятно, к сегодняшнему утру уже успела заразить и его, чтобы в наглухо запертом доме умереть вместе с ней.

Ей показалось, что от муки у нее сейчас разорвется сердце – как такое могло произойти? Как тот, кого она любила больше жизни, мог так с нею поступить? Она, спотыкаясь, поспешила прочь, чтобы больше не видеть этой сцены, разыгрывающейся там, за окном, и побежала куда глаза глядят, лишь бы поскорее оказаться как можно дальше от его дома.

Она бежала, пока не очутилась на пристани; здесь она остановилась, тяжело дыша и глядя на мутную воду реки.

Ее объял холодный ужас, когда она поняла, сколь печален ее финал. Еще нельзя было сказать, заразил ли он ее чумой, но к тому времени, когда это выяснится точно, она заразит всю свою семью: своих любимых родителей и маленьких сестер. И нельзя позволить, чтобы кто-нибудь узнал, что она, возможно, заражена, ведь тогда ее семью наглухо закроют в их доме, а стало быть, она ни к кому не может обратиться за помощью.

Она посмотрела на такой знакомый фасад собора Святого Павла, где она уже никогда ни с кем не сочетается браком, и поняла, что выход у нее только один.

Сорвав с запястья браслет, она оглядела неровную землю берега в поисках подходящего камня, затем несколько раз ударила им по изящному ободку браслета и принялась царапать по его внутренней стороне, стараясь переиначить выгравированную там надпись. Возможно, получившаяся в результате латынь казалась и несовершенна, но ей этого было довольно. Надев браслет обратно на запястье, она окинула взглядом знакомый ей мир, мысленно прощаясь со всем, что ее окружало. И, обернув вокруг своего тела плотный шерстяной плащ, шагнула с пристани вниз. Когда холодные воды реки Флит сомкнулись над ее головой, она загадала свое последнее желание – она пожелала, чтобы он продолжал страдать, пока кто-то не будет готов пожертвовать ради него всем.