– Я могу объяснить…

– Уйди с моей дороги, Шейда. Мне надо успеть на самолет. – Он прорвался мимо меня к лифту. Его лицо было резким, злым и вымотанным, и от него пахло табаком и выпивкой.

– Трой, я…

Он остановил меня. Одним взглядом. Его лицо было жестким, скулы сведены яростью. На щеке дрожал нерв.

Я привычно думала, что из нас двоих жертвой всегда буду я. Трой Хитгейт, мой сильный, непобедимый любовник, никогда не может сломаться. Но все завесы исчезли, и я увидела себя. Это я жила, как тот вампир из «Ночи ужасов». Я все время питалась от него, и вот он захлопнул передо мной дверь.

– Прощай, Шейда Хиджази, – сказал он, когда за ним закрывались двери лифта, выбивая все окна в нашем украденном доме, построенном в украденное время. Он рушился вокруг меня, поднимая тучи пыли и битого стекла.

Прощай, Трой Хитгейт.

Я прислонилась к двери, понимая, что разбила нечто глубокое и драгоценное, не поддающееся починке. Согнувшись пополам, я рухнула на пол.

6 августа 2001 года

Коттедж выглядел точно так же, разве что кое-что в нем улучшили. Вместо старого дивана стояла изящная, но удобная софа. На стене появился телевизор с плоским экраном, в кухне – новая посуда. Столешница теперь была из гладкого черного гранита, но шкафчики сохранили свой теплый уют. Ванную комнату тоже обновили – там появилась викторианская ванна на золоченых ножках, отдельная душевая кабина, шикарные краны, свежая краска. Изменилось все, кроме зеркала.

СБ+ЖВ было когда-то написано там на запотевшем стекле – одним солнечным, украденным выходным.

В объявлении в Интернете была фотография сверху, со спутника, но когда Эми прислала мне дополнительные фото, я узнала его. Затаив дыхание, я просмотрела галерею. Деревянные стены, потрескавшаяся краска, каменные плитки, ведущие к озеру.

Наш коттедж.

Мне снова хотелось сидеть в этом гамаке, плескаться ногами в воде, свернуться в кровати и проснуться под плеск прибоя. Все здесь звало меня к себе.

Иди сюда, звал «Х» на берегу.

Я позвонила Эми на следующий же день и забронировала коттедж на неделю. Хафиз обещал забрать детей.

Мне требовалось время, чтобы прийти в себя, выспаться, посмотреть на луну. Я чувствовала себя так, словно сошла с американских горок: шок после рака, операции, химии. Развода. Ужас от потери Троя.

С тех пор, как он уехал в Нью-Йорк, прошли месяцы, но рана так и не затянулась. Он не отвечал на мои звонки. Впервые за все это время я зашла на [email protected] и нашла там письма от него – он каждый год писал мне в наш день рождения. Каждый год, кроме этого. Я подумала о своей молчаливой традиции – каждый год в этот день печь ему браунис, даже если он и не мог получить их.

«Я скучаю по тебе», – написала я и нажала на «Отправить».

Ответа не было.

Всякий раз, проезжая мимо его офиса, я немного умирала. Всякий раз, думая про опустевший лофт, я дотрагивалась до его четок. Серебряный крест на них протерся, много лет провисев в выемке его ключиц. Каждая деревянная бусина казалась мне воспоминанием о нас, круглым и целым, но с дыркой посередине. По ночам я пересчитывала их.

Вернись ко мне.

Вернись ко мне.

Случалось, что я забывала об этом, как на прошлой неделе, когда к нам приехал Хафиз и мы играли с Наташей и Заином в настольные игры. Они вроде бы неплохо перенесли все это, хотя иногда я видела, что они подслушивают мои разговоры с онкологом. Они едва не потеряли меня; едва не потеряли Хафиза. Думаю, они счастливы оттого, что оба их родителя просто живы, даже если и не живут под одной крышей.

– Эй, не хочешь присоединиться к нам? Мы заказали пиццу, и Натан принес новое кино, – заглянула в мою комнату Наташа прошлым вечером.

– Спасибо, но я хотела написать кое-что. У вас все готово на завтра?

– Ага. И у Заина тоже. Папа взял отпуск на неделю, и мы поедем в поход. Родители Натана отпустили его с нами. У нас будут отличные каникулы!

– Я очень рада, – сказала я.

– А что ты такое пишешь?

– Так… Всего понемножку… про жизнь.

Я хотела закончить то, что начала писать в солнечном уголке спальни Троя; те письма, что я писала ему, про него. Я не хотела, чтобы он заглядывал в мою жизнь сквозь крохотные окошки нашего времени вместе. И даже когда он ушел, он навсегда остался моим принцем, моей сказкой, тем «жили долго и счастливо», которого мне не досталось. Может, дописав это, я обрету покой. И я все писала на том серебристом ноутбуке, который он мне подарил.

Я вынула его из машины вместе с остальным багажом и зашла в коттедж. Кондиционер работал на полную мощность. Расстегнув сумку, я достала алую шаль, которую привез мне Трой. Она обняла меня, как самый ценный мой дар.

Я вышла к гамаку и задремала в нем под мягкий плеск волн. В этом крошечном месте огромного мира царила какая-то магия, исцелявшая меня. Может, это были воспоминания о нас с Троем, зерна счастья, рассеянные в здешнем воздухе.

Когда солнце начало садиться, я пошла в дом. Впервые за много месяцев я почувствовала, что проголодалась. Я начала готовить ужин до того, как позвонить Хафизу и детям.

И только повесив трубку, я заметила ее – фотографию на полке над камином.

Этого не может быть.

Я подошла и взяла рамку в руки.

Точно.

Я почувствовала, как во мне все затрепетало.

Я же риелтор. Так что я доберусь до сути.

Я включила компьютер и начала поиски.

Они не заняли много времени. Увидев имя на транзакции, я поняла, что разрываюсь между радостью и острым ощущением горя. Я снова взяла рамку с фото, но она выскользнула у меня из рук и стекло разбилась.

Черт. Я ее разбила.

Начав собирать осколки, я вдруг заметила что-то, торчащее из-под фотографии. Это был другой снимок, расплывшееся неясное старое фото. Сначала я не обратила на него внимания, но потом, приглядевшись, поняла – вот оно. Прямо передо мной. Я села, замерев в недоверии. Все это время, все это время эта крошечная штука могла изменить все.

Я чуть не начала всхлипывать от этой шутки мироздания, которую держала в руках, но печаль смело волной решимости. Я сделаю это. Это должно быть так. Потому что у меня есть доказательство, что так должно было быть с самого начала. И я засмеялась от неизбежности происходящего.

Трой Хитгейт, у тебя шансов не больше, чем у снежка в аду.

7 августа 2001 года

Манхэттен – живой, дышащий организм, пульсирующий в своем особенном ритме. Его свет, движение, архитектура окружили меня, пока я шла к своей точке «Х», отмеченной на карте.