Наташа выключила телевизор.

– Я так и не понимаю зачем, – сказала она сдавленным голосом.

– Мы с мамой решили, что так будет лучше, – сказал Хафиз. – Когда я устроюсь на новом месте, мы все будем часто видеться.

– Но почему именно сегодня? Это же Навруз!

Когда Хафиз вернулся домой, она, наверное, в качестве какого-то обета решила вернуть забытую традицию. Она целыми днями собирала и накрывала стол для Хафт син. Разве она знала, каких позабытых призраков будит ее прекрасная работа? Но, когда перевозчики завезли к нам в дом пустые коробки для упаковки вещей, она сдалась. И свечи на столе так и остались незажженными.

– Кажется, грузчики приехали, – сказал Заин, выглянув в окно.

Я отодвинула занавеску. У тротуара остановился фургон, перевозящий инвалидов. Помощник опустил трап и выкатил старика в инвалидной коляске.

– Это не к нам, – я опустила занавеску.

Но через несколько минут в дверь позвонили.

– Да? – открыл Хафиз.

– Хафиз Хиджази? – уточнил человек.

– Да.

– Ваш отец хочет встретиться с вами. – И он вкатил в гостиную живой скелет.

Наташа и Заин замерли на месте, открыв рот. Они никогда не видели своего дедушку по отцу. Я пыталась разглядеть лицо под кислородной маской, но все, что мне удалось увидеть, были бледные, слезящиеся глаза Камаля Хиджази. Хафиз побелел, словно прикованный к месту.

Педар взглянул на Наташу и Заина, повернулся ко мне, а потом уставился на Хафиза.

Он что-то произнес, но его речь звучала невнятно. Только тело дернулось и сползло вбок.

– У него несколько лет назад случился инсульт, – сказал помощник, наклоняясь, чтобы Педар сказал что-то ему на ухо.

Они обменялись несколькими словами.

– Он хочет отдать вам это. – Человек вынул из стиснутых пальцев Педара коричневый бумажный пакет и протянул Хафизу.

Педар снова что-то сказал помощнику.

– Он хочет, чтобы вы открыли.

Хафиз посмотрел на отца. Секунды текли в напряжении. Я знала, что все это время, когда он думал о Камале Хиджази, он не мог представить себе такого – дрожащий мешок из костей и кожи, кислородная маска, морщины, вены и слезящиеся глаза.

Хафиз открыл мешок и вынул фарфоровую фигурку. Ее основание было отбито, но три силуэта, хоть и облезлые, сохранились.

«Я, Камаль и наш маленький Хафиз», – говорила Ма.

Фигурка отца треснула, но я смотрела не на это. Педар закрасил ее лицо черным, не знаю чем, какой-то краской или фломастером.

Хафиз стиснул руки. Его отец пытался извиниться по-своему.

Педар сказал еще что-то. Он поднял руку и с большим усилием держал ее на весу, глядя на сына.

Хафиз кивнул, принимая его подарок.

И помощник выкатил Педара из нашей жизни.

Мы, все четверо, смотрели, как его загружают в фургон. Когда трап поднялся и за Камалем Хиджази задвинулась дверь, Хафиз взял меня за руку.

– Заин, поставь это на Хафт син рядом с нашей, – передал он сыну фигурку Ма. – Наташа, принеси спички. – Он повернулся ко мне. – Думаю, пришло время зажечь свечи.

Его улыбка выглядела неуверенной, но свободной, словно мышцы лица, отвечающие за это движение, расслабились и ему приходилось учиться ей заново. Это было сродни эху его той, первой улыбки, которая всегда оставалась в моей памяти. И снова увидела, как открываются ворота, медленно выпуская все то темное, что мучило его душу.

Мы позвали детей, Заин стоял с одной стороны, Наташа с другой. Одну за одной мы с Хафизом зажгли свечи, глядя, как огонек поднимается от фитилей. С каждым новым огоньком между нами постепенно становилось все светлее.

– Навруз Мубарак, Хафиз, – сказала я. – За новые начинания.

– Навруз Мубарак, Шейда, – ответил он. – За новые начинания.

Мне казалось, что лифт везет меня в лофт Троя слишком медленно. Я вся была как пузырь счастья, готовый взорваться множеством радужных искр.

– Мы только что обедали с Троем, – позвонила мне Джейн.

– Он вернулся? – спросила я.

– Ненадолго. Кажется, он скоро снова уезжает.

У меня тряслись руки, когда я отпирала дверь Троя. Я понимала, что он умчался из-за меня, потому что решил, что я снова исчезла из его жизни. Мне столько нужно было ему объяснить, столько возместить, но он вернулся, и только это имело значение. Я не могла дождаться, когда же смогу сказать, как мне его не хватало, излить на него всю безумную, бурлящую во мне любовь, сказать, что я его – свободная и чистая.

– Трой? – Дверь оказалась незапертой. Я вошла и застыла на месте.

Квартира была совершенно пустой. Вся мебель исчезла. Телевизор, обувь, посуда – все.

Нет. Не все. Войдя в спальню, я ощутила болезненный удар под дых. Он оставил океан, все мечты, которые подарил мне, словно ему незачем было их забирать. Они смотрели на меня со стены из своих квадратных черных рамок, пустые и бесцветные, когда Троя не было рядом.

Я медленно шла среди пустоты, хватаясь за стены.

Нет.

Я отыщу его. Я все исправлю.

Выпрямившись, я пошла к двери, и тут она открылась.

И там был он.

Увидев меня, он отпрянул.

Я почувствовала облегчение.

– Я думала, мы разминулись. Думала, ты ушел.

Он поднял последнюю стоящую в гостиной коробку и направился к выходу.

– Трой, – побежала я за ним. – Трой, погоди!

Но он уже исчез за дверью.

Я догнала его, развернула – и отшатнулась от выражения его глаз.

Глаза Троя – да, – но совершенно без привычной яркой, сияющей теплоты, голубые, но холодные, как арктический ветер. Закрытые, непроницаемые; все окна, все двери заперты наглухо. Я почувствовала, как мою душу охватывает пустота.

– Трой, прости меня. Хафиз попал в аварию. Я…

– Я знаю. Всегда что-то происходит, Шейда. Ты обещала мне, ты связала себя со мной. И все это исчезло в ту же секунду, как ты вышла из этой комнаты. Я бы понял, что ты хочешь остаться с ним в такой момент – но ты просто отшвырнула меня – как чертов выключатель. Так вот просто. С меня хватит, Шейда.

Он произнес мое имя совсем иначе. Шейда безо всякого «а-а-а-ах».

От боли я отступила назад. Трой оторвал кусок моего сердца и раздавил его голыми руками – вот с чем можно было сравнить эту боль.

– Тебе больше не удастся обвести меня вокруг пальца, – сказал он. – После всего, что я тебе предложил. Мне больше не нужны твои мертвые обещания и твои одурманивающие, ядовитые поцелуи.