Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я покопался в памяти, пытаясь восстановить, что именно Марк рассказывал мне о дневнике. Я был уверен: он не упоминал о том, что его отец ничего об этом не знает. Господи!
Потеря матери потрясла Маркуса и полностью изменила ход его жизни. Психотерапевт, у которой я был триллион лет назад, стремилась – с рвением Фрейда – зарыться как можно глубже в мою проблему потери отца, но я, словно попугай, твердил ей исключительно то, что она хотела от меня услышать. Сыграло бы это какую-то роль, если бы я позволил ей вдоволь поковыряться в данном вопросе? Может, да. А может, и нет. Я пытался представить себе лицо отца, но перед глазами всё время возникал Эд.
Я был – да и остаюсь – голубой мечтой любого диванного психотерапевта.
Вернулся Грэхем, нервно вытирая руки о штаны, как будто прикасался к чему-то омерзительному.
– Он пропал.
– Послушайте, мистер Майклс, мне действительно ужасно жаль. Зря я вам это сказал.
– Я собирался уничтожить его еще тогда, много лет назад. Нужно было швырнуть его в огонь сразу же, как только мне его прислали. Выходит, Маркус нашел его, так?
– Да.
– Я мог бы и догадаться. За год до того, как обнаружили тело Джульет, он вдруг начал расспрашивать меня о семье Анг Цзеринга, ну, того человека, который спас Джульет после гибели Уолтера. Тогда я подумал, что Маркус связывался с Джо или кто-то из журналистов рассказал ему. Периодически кто-нибудь из них звонил нам домой. Знаете, мы ведь с Маркусом поссорились перед его отъездом. Наговорили друг другу разных непростительных вещей. Когда же он сказал мне, что собирается сделать, что хочет отправиться на эту проклятую гору, сознаюсь, я вышел из себя. Внутри у него что-то горело. Я должен был догадаться, что именно это было. – Он резко взглянул на меня. – И где же дневник сейчас?
– Он у меня. Мне следовало прислать его вам, только…
– Мне он не нужен. Но вы должны дать слово, что никогда и ни с кем не будете делиться полученной оттуда информацией. Это только очернит ее репутацию.
– Я обещаю.
– Полагаю, если бы вы хотели его опубликовать, вы уже это сделали бы. – Он тяжело вздохнул и закрыл глаза. – Знаете, она не ошибалась насчет меня. Я не был верен ей до конца. Меня на самом деле возмущал ее успех. Но только тем, что он лишал ее нас, Маркуса и меня.
– Вы не должны мне ничего объяснять.
– Я знаю.
Он встал и вернулся с парой пыльных стаканов и полупустой бутылкой виски «Гленфиддик».
– Хотите?
– Пожалуй.
– Это единственное, на чем я отказываюсь экономить. Тому, кто пьет дешевый виски, нет никаких оправданий.
Он вручил мне стакан.
– Маркус рассказывал вам что-нибудь об Уолтере?
Я растерянно заморгал.
– Нет. Практически ничего.
– Я хотел обвинить Уолтера в том, что он вернул Джульет к прежним увлечениям. Можно не упоминать о том, что он мне не нравился. Сложный мужик, хотя по внешнему виду и не скажешь. Производил впечатление достойнейшего человека, прямо соль земли. Джульет отказывалась верить, что он какой-то непутевый. И слова дурного о нем слышать не хотела. У него был ужасный характер: вечно чем-то недоволен.
– А в дневнике он прямо святой.
Нет, это ведь неправда, верно? Она тоже критиковала его, хотя потом и вычеркнула эти строки в порыве какой-то самоцензуры. И всё же я не мог верить Грэхему на слово. Потому что одной из причин, по которым она оказалась на горе, было ее отчаянное желание вырваться из его цепких лап.
– Джульет его таким и видела. Что-то вроде отеческой фигуры. Она познакомилась с ним, когда ей было шестнадцать, вскоре после того как умер ее отец. Он был одним из тех парней постарше, которые занимались скалолазанием в местах, где она со своими друзьями только начинала. Я так и не смог понять, почему их тянуло друг к другу. Он оказался скитальцем. Человеком, ни к чему не привязанным в жизни.
Как Эд. Только Эд при жизни был олицетворением зла. Спаситель или разрушитель?
– Вы не думаете, что гибель Уолтера могла вызвать у нее какие-то проблемы с психикой?
– Да. Да, конечно. Когда она вернулась из Непала после его смерти, она была похожа на тень себя прежней. Она была сломлена. А плохие отзывы в прессе, которые последовали за этим, лишь усугубляли ситуацию. Там, где дело касалось журналистов, она зачастую становилась своим злейшим врагом. Для нее имел значение только альпинизм. Ей были чужды игры с собственной личностью. Она стала вести себя даже еще более грубо, чем раньше, во время интервью. – Он выпрямился. – Распад нашего брака тоже не пошел ей на пользу. Я это сознаю. И я понимаю, к чему вы клоните. Третий Человек и вся эта чушь. Это на нее совсем не похоже. Она была далека от мистицизма. И никогда раньше я не замечал за ней какой-то… неустойчивости. – Он помолчал. – Я отговаривал ее от поездки в горы тогда, в девяносто пятом. Вы сами понимаете, она не тренировалась. Была недостаточно подготовлена. Но она твердо решила ехать, как только узнала, что сможет получить место в той экспедиции. Понимаете, горы – это то, к чему она всегда возвращалась. В этом смысле она была очень похожа на Уолтера. Никогда не показывала своих эмоций, а приберегала их для горы.
– В конце дневника не хватает нескольких страниц.
– Да. Она написала письмо Маркусу, когда находилась в высоких лагерях.
– Я видел его.
– Он показывал его вам?
– Нет. Я… нашел его. После.
– Я отдал это письмо Маркусу, когда ему исполнился двадцать один год. Прятал его, пока он был ребенком, не хотел расстраивать. А сейчас виню себя за это. Возможно, если бы я отдал письмо сразу, он бы не ушел. Когда нашли ее тело, с ним что-то произошло.
– А это, случайно, не вы вырвали еще одну страницу, когда Джо прислал вам дневник?
– Я? Зачем мне это делать?
«Как бы правильно выразиться?»
– Ну, не знаю. То, что она писала о вас, порой казалось… в общем, не очень лестным.
Он допил свой виски одним глотком.
– Его нужно пить понемножку, прихлебывая, но всему свое время и место.
Я бросил взгляд на Эда, спрятавшегося в тени. Из его рта сочилась грязная вода. Пес снова заскулил.
– Успокойся, Филип, – сердито посмотрел на него Грэхем. – Но нет. Я ничего оттуда не вырвал. Если бы меня волновало, что кто-то может прочесть эти «нелестные» слова, я бы уничтожил весь дневник. В любом случае, обо всем этом можно было узнать, стоило лишь заглянуть в некоторые таблоиды. Она, должно быть, вырвала эти листки перед последним броском к вершине, как и страничку для письма. На высоте имеет значение каждая унция веса, не мне вам рассказывать. Вероятно, она часто так поступала, чтобы делать заметки в высоких лагерях.