– Окей, дядя.

– Когда будет конец света, решать не нам. Для нас важно, что близится конец твоего отца.

– Я знаю. Зачем вы лишний раз мне это говорите?

Действительно – зачем? Вот Анджела сидит, выставив напоказ грудь и источая женские ароматы. Большие глаза почти сливаются друг с другом. Нужно ли рассказывать ей сейчас про Цезаря и тенктеров, нужно ли мучить ее идеями? Лучше оставить в покое это бедное существо – сейчас она подает себя именно так. Да ей и правда не позавидуешь. Но оставить ее в покое Заммлер почему-то пока не мог.

– Как правило, аневризмы приводят к смерти мгновенно, – сказал он. – Элья получил отсрочку, и это дает нам шанс.

– Какой? Вы о чем?

– Шанс кое-что прояснить. Благодаря ему твой отец стал реалистом: посмотрел в лицо тем фактам, которые до сих пор были скрыты в тени.

– Вы имеете в виду факты обо мне? Обо мне он по-настоящему знать ничего не хотел.

– Да.

– К чему вы клоните?

– Ты должна кое-что сделать для него. Ему это нужно.

– Что именно?

– Тебе виднее. Если ты его любишь, дай ему знак. Он горюет. Он в ярости. Он разочарован. И я не думаю, чтобы все дело было в твоих сексуальных похождениях. В такой момент они могут показаться мелочью. Неужели ты не понимаешь, Анджела? От тебя многого не потребуется. Нужно только дать человеку последнюю возможность собраться с мыслями.

– Если я вас правильно понимаю, вы предлагаете мне устроить старомодную сцену у смертного одра?

– Не все ли равно, как это назвать?

– То есть я должна просить у него прощения? Вы серьезно?

– Абсолютно.

– Но как я могу… Это будет слишком сентиментально и фальшиво, даже по меркам моего отца. Нет, вы обратились с вашим советом не по адресу. Я себе совершенно не представляю ничего подобного.

– Он хороший человек. И он при смерти. Неужели у тебя не найдется для него нескольких слов?

– А что тут скажешь? И, может быть, вы попробуете думать о чем-нибудь кроме смерти?

– Но она стоит сейчас перед нами.

– Вижу, вы останавливаться не собираетесь. У вас еще что-то на уме. В таком случае выкладывайте.

– Я могу говорить прямо?

– Да, только покороче.

– Я не знаю, что произошло у вас в Мексике. Подробности не имеют значения. Я просто хочу указать тебе на одну странность: на отдыхе ты можешь быть веселой, доступной и любвеобильной. Ты можешь заниматься фелляцией и групповым сексом – в том числе с незнакомыми людьми. Это все тебе можно, но нельзя воспользоваться последней возможностью помириться с отцом? Он очень любит тебя. Может быть, больше, чем кого бы то ни было. Он много в тебя вложил, и если бы ты постаралась ему чем-то ответить…

– Дядя Заммлер!

Анджела пришла в ярость.

– Ты сердишься. Понимаю.

– Вы меня оскорбили. Я уже много выслушала от вас обидного. Но сейчас вы переходите все границы, дядя Заммлер.

– Обидеть тебя я не хотел. Просто, по-моему, есть вещи, которые все знают. Ну или должны знать.

– Бога ради, прекратите.

– Хорошо. Не буду лезть не в свое дело.

– Вы в своей конуре ведете своеобразную жизнь. Рада за вас, но с чего вы взяли, будто это дает вам какие-то права? По-моему, вы ничего не понимаете в проблемах других людей. Вы говорите о фелляции? Да что вы знаете о таких вещах?

Не сработало. Анджела выдвинула тот же аргумент, что и агрессивный молодой человек в университете: он, Заммлер, уже выпал из обоймы. Высокий, сухой, неприятный старик, который всех осуждает и много о себе мнит. А кто он, черт побери, на самом деле? Вещь, вышедшая из употребления. К стенке его, á la lanterne![107] Отлично. Пожалуй, ему действительно не следовало так провоцировать Анджелу. Теперь он и сам весь трясся.

Серая медсестра вошла в палату и позвала его к телефону.

– Вы мистер Заммлер?

Он вздрогнул и вскочил, не зная, чего ожидать.

– Да! А кто… кто меня спрашивает?

– Ваша дочь. Можете поговорить в коридоре, у стойки дежурной медсестры.

Через несколько секунд он проговорил в трубку:

– Да, Шула? Говори! Что случилось? Где ты?

– В Нью-Рошелле. Где Элья?

– Мы его ждем. Чего ты хочешь, Шула?

– Ты про Уоллеса слышал?

– Да.

– Посадить самолет без колес – это не каждый сумеет.

– Да, великолепно. Он достоин восхищения. А ты, Шула, поезжай домой. Тебе нечего делать у Грунеров, незачем там рыскать. Ты должна была вернуться в город со мной, но опять поступила мне наперекор.

– У меня и в мыслях этого не было.

– Именно так ты и сделала.

– Неправда. В любом случае это в твоих интересах.

– Шула, не делай из меня дурака. О моих интересах ты позаботилась уже достаточно. Оставь их в покое. Зачем ты мне позвонила? Боюсь, я начинаю понимать.

– Да, отец.

– Ты нашла!

– Да, папа, разве ты не рад? Угадай где? В комнатке, где ты спал. В пуфике, на котором ты сидел. Я увидела тебя на нем, когда принесла тебе кофе, и сразу подумала: «Деньги здесь!» Я даже не сомневалась. Потом ты уехал, я разрезала пуфик, а внутри и правда тайник. Ожидал ли ты такого от кузена Эльи? Лично я удивлена. Мне не хотелось верить в эту историю, но пуф действительно оказался набит пачками стодолларовых бумажек.

– Боже правый.

– Я их не пересчитывала, – сказала Шула.

– Не лги мне.

– Ну хорошо, я сосчитала. Но я ведь в этом не разбираюсь: ни в деньгах, ни в бизнесе.

– Ты говорила с Уоллесом по телефону?

– Да.

– Сказала ему?

– Ни слова.

– Правильно. Шула, теперь ты должна все передать мистеру Видику. Позвони ему, путь приедет. И возьми с него расписку.

– Отец!

– Да, Шула.

Заммлер подождал. Он ясно видел, как дочь, вцепившись в трубку одного из белых грунеровских телефонов, мысленно перебирает аргументы. Как она борется с негодованием против его глупого упрямства и старомодной честности. Которая дорого ей обойдется. Он прекрасно понимал ее чувства.

– Папа, на что ты будешь жить, когда Эльи не станет? – произнесла Шула.

Хороший вопрос, и очень своевременный. Отношения с Анджедой Заммлер испортил. «Я никогда не прощу вас, дядя», – скажет она и действительно не простит.

– Будем жить на то, что есть.

– А если Элья нам ничего не оставит?

– Это уж только ему решать.

– Но мы ведь одна семья. Вы с ним были так близки…

– Ты сделаешь, как я скажу.

– Послушай меня, отец. Я ведь о тебе забочусь. А ты мне даже ничего не сказал про мою находку.

– Ты чертовски проницательна, Шула. Поздравляю. Молодец.

– Вот именно. Когда ты сидел на этом пуфике, я заметила, что он топорщится не так, как остальные. Потом ощупала его: внутри шуршала бумага. Я сразу все поняла. Уоллесу, конечно, ничего не сказала. Он спустит эти деньги за неделю. А я могла бы купить себе новые вещи. Если бы я одевалась в «Лорде и Тейлоре», то вид у меня был бы менее эксцентричный, и, пожалуй, у меня появился