В комнату ворвался отчаянный вопль Эллен, а через пару секунд на пороге спальни появилась и она сама. За ней бежал, глухо рыча, Калле, с согнутыми и растопыренными пальцами, изображая выпущенные когти.

— Мама, помоги, на меня напал тигр!

— Нет, — сказала Анника, пытаясь взмахом руки выпроводить детей из комнаты. Попытка успехом не увенчалась. Дети попадали на кровать в приступе истерического хохота. — Но я не понимаю, — сказала она в трубку, — как можно решением правительства закрыть канал.

— По настоящее время именно правительство решает, кто получит доступ к государственным телевизионным передатчикам — как аналоговым, так и цифровым. Аналоговых всего три, и это есть результат чисто политического решения: пунктов один, два и четыре. Или нет?

— Эллен, — сказала Анника, — Калле, идите одеваться. Вы сейчас поедете к бабушке с дедушкой.

— Цифровые передатчики требуют меньше частотных полос, — сказала Анна, — поэтому если упраздняют три аналоговых передатчика, то на их месте может появиться двадцать пять новых цифровых станций. Правительство наконец поняло, что не сможет никому приказывать, что и как вещать, если не делегирует право принимать решения относительно прекращения вещания своим телевизионным и радиостанциям.

— Мы не хотим ехать, там будет скучно, — сказал Калле от себя и от сестры, — там нам запретят бегать.

— Ну-ну, — сказала Анника, — идите чистить зубы и наденьте чистые рубашки.

— Все это было ясно и раньше, — продолжала Анна Снапхане. — Предложение о создании канала больше года рассматривали в риксдаге. Собственно, поэтому американцы и вложили деньги, но в утренних газетах раскрыли наконец тайну. Оказалось, что в директивах телевизионным и радиостанциям появилось еще одно предписание, которого не было в прежних редакциях.

Анника прогнала детей за дверь, закрыла глаза и сосредоточилась.

— И?..

— В парламентских обсуждениях фигурировали десять пунктов, которые должны были выполняться телевизионными компаниями, согласно третьей главе, точнее, ее первому, второму и четвертому параграфу от 1996 года. Теперь вдруг появился одиннадцатый пункт.

Анника откинулась на подушки.

— Итак, Карина Бьёрнлунд ударила во все колокола и в самом конце изменила правила игры.

— Да, все это произошло буквально на днях. Одиннадцатый пункт гласит: «Заявители с преимущественной долей иностранного капитала, вещающие на несколько стран внутри Скандинавии, но не на другие страны Европейского союза, не имеют права доступа к цифровым сетям».

— Но это значит, что…

Она услышала, что Томас на кухне кричит на детей.

— Все, кто выполняет данное условие, могут вещать, но только не мы.

— Исключительный закон о ТВ «Скандинавия», — сказала Анника. — Это не пройдет через риксдаг.

— Еще как пройдет, это предложение поддержали зеленые.

— При чем здесь они?

— Правительство поддерживает предложение о введении новой пошлины на автомобили. Со следующего года тарифы увеличатся, но только в том случае, если Карина Бьёрнлунд прикроет ТВ «Скандинавия».

Анника сама удивилась скепсису в своем тоне, когда сказала:

— Но это же полная нелепость. Зачем она это делает?

— Это, — сказала Анна Снапхане, — очень хороший вопрос.

Она тихо заплакала. На кухне снова раскричался Томас и заплакала Эллен.

От детского плача и отчаяния, пробивавшегося по телефонной линии из Лидингё, ангелы вдруг оживились и снова принялись петь, слова мешались, путались, и Анника вдруг словно мираж увидела перед глазами отрывок из дневника министра культуры.

Пожелание встречи для обсуждения важного вопроса.

— Ты сегодня что-то пила? — громко спросила Анника, стараясь перекричать внутренние голоса.

Анна некоторое время молчала, потом ответила:

— Не-а. — Она шмыгнула носом. — Но я думала об этом и даже налила себе стакан джина, но потом вылила его в туалет. С меня хватит, понимаешь?

Шум на кухне стих. Рыдания перешли в отдельные всхлипывания, дети замолкли.

— Сначала Мехмет, потом еще и это. Я не выдержу.

— Еще как выдержишь, — сказала Анника. — Одевайся и приезжай ко мне. Только не садись за руль.

— Не знаю, смогу ли я.

— Сможешь. Томас с детьми уезжает в Ваксхольм. Мне целый день нечего делать. Обещай, что ты приедешь.

— Я не могу больше оставаться здесь, я не выдержу-у-у-у…

Послышался новый приступ плача.

— На меня все время пялятся какие-то подонки, Миранду приходится все время возить, то к ним, то ко мне, зимой надо все время убирать снег…

— Приезжай, посмотрим, какие квартиры сдаются. Тебе надо переехать, как делают все нормальные люди.

Анна замолчала, громко дыша в трубку — сначала лихорадочно, потом спокойнее.

— Мне надо подумать.

— Ты знаешь, где я живу.

Калле прошел к Аннике от входной двери в своих красивых зеленых сапогах с отражателями. Щеки мальчика раскраснелись, ему было жарко в верхней одежде, широко открытые глаза возмущенно блестели.

— Почему папа на нас сердится?

Анника наклонилась к сыну, погладила его по щеке.

— Папа устал, — сказала она. — Он очень много работает. Но скоро все исправится.

Она, улыбнувшись, посмотрела в глаза сыну, внушая ему спокойствие и уверенность, которых не чувствовала и сама.

— Я хочу остаться дома с тобой, — захныкала Эллен.

Анника посмотрела на дочку, вспотевшую от волнения.

— Ко мне приедет Анна, она очень расстроена, и мне надо помочь ей в одном деле.

— Взрослые тоже иногда расстраиваются, — изрек Калле.

Анника отвернулась, чтобы скрыть выступившие на глазах слезы, камень в груди снова зашевелился, разрывая ее изнутри. «Мои милые детки, мои любимые крошки».

— Вы же скоро вернетесь, — глухим голосом произнесла она, затягивая пояс халата.

Из холла в спальню вошел Томас. Он дымился от злости, казалось, над головой его повисла черная туча.

— Что ты ищешь? — окрепшим голосом спросила Анника.

— Мобильный телефон. Ты его не видела?

— Тебе обязательно брать его с собой?

Он посмотрел на нее как на идиотку.

— Ты не пробовал на него позвонить? — спросила Анника.

Презрение во взгляде Томаса сменилось удивлением. Он трудно сглотнул, наклонился над городским телефоном и набрал номер. Мобильный зазвонил в кармане его пальто.

— Езжай аккуратно, — сказала она, когда он выталкивал детей к двери.