Йере выглядел пристыженным.

– Ну да, она сама начала приставать, вот я и подумал: какая разница?

– И ее ты тоже бил.

– Один раз ударил, потому что психанул, когда она стала говорить, что у Рийкки появился новый хмырь. Даже не ударил, а просто сильно тряхнул. Сдержался. И в отличие от Рийкки, Вирве простила меня. Она верила в мое желание сделаться лучше.

– Знаешь, твои ревность и склонность к насилию в глазах полиции могут выглядеть отягчающими факторами, – заметил Эско.

– Понятное дело. Меня эти мои черты не очень-то радуют. Но ведь вы знаете, что я был в Лапландии, когда убили Рийкку. И я ни за что не убил бы ее, потому что любил. А против Вели-Матти у меня вообще никогда ничего не было, он слыл хорошим учителем. А того, третьего, я даже не знаю!

– А Вирве?

– А что Вирве?

– У нее нет достаточного алиби по первым двум убийствам.

– Когда случилось второе, мы были вместе.

– Так вот я и говорю: «Нет достаточного алиби». Ты ведь можешь ее защищать и лгать нам, – сказал Эско.

– Зачем мне это?

– Кто знает, может, от страха? – предположил Эско.

Йере беспокойно заерзал.

– Эта история ужасна. На самом деле. Готов признать, что мы с Вирве, да вообще многие в нашем кругу ходим, наложив в штаны, с тех самых пор, как это все началось. Никто даже на прогулку не выходит. А Вирве стопудово была у меня на хате, когда убили того мужика.

– Ну да, а ты был на севере, когда убили Рийкку, – отметила Сари.

Йере всхлипнул, а потом расплакался. Эско отвернулся.

– Это все моя вина, – наконец сказал тот. – Если бы мне удалось сдержаться тогда, Рийкка вернулась бы ко мне. Она бы никогда меня не бросила, и тогда ничего этого не случилось бы. Со мной она была бы в безопасности. Ну что за жизнь, все это моя вина, – завыл Йере.

– Советую тебе связаться с теми, кто может помочь в твоей ситуации, – сказала Сари. – Можешь сделать это уже сегодня. Они на самом деле помогают.

Йере вытер слезы рукавом и кивнул:

– Я хочу стать лучше. Не выдержу, если буду как отец, тогда уж лучше убью себя.

Сари протянула ему платок.

– А ацтеки?

– Что вы опять про них?

– Ничего в голову не приходит? Говорит ли тебе о чем-нибудь слово «Уицилопочтли»?

Взгляд Йере словно окаменел.

– Что это? – выдавил он.

– Мне кажется, ты знаешь, – сказала Сари.

– Как будто что-то слышал, но не помню.

– А ты повспоминай.

Йере долго молчал.

– Татушка у Вирве такая, – наконец сказал он.

– Знал же, – усмехнулся Эско.

– Если это Вирве, мне страшно, – сказал Йере.

Анна вернулась к Вирве и отвела ее к себе в кабинет.

– Помнишь, как в прошлый раз мы спросили у тебя, что ты знаешь об Уицилопочтли? – спросила Анна максимально спокойно и дружелюбно.

В принципе страх допрашиваемого – дело хорошее, зачастую он помогает вывести преступника на чистую воду, но если страх зашкаливает, то человек уходит в себя. С боящимся нужно уметь обращаться нежно, а у Анны такого опыта не было и это ее пугало. В патрульной службе ей практически не приходилось никого допрашивать, если не считать опроса на месте происшествия. Здесь же, чем дальше развивались события, тем меньше уверенности она ощущала.

Анна с трудом скрыла зевоту. Какой вывод из этого сделает допрашиваемый?

– Помню, – ответила Вирве, встретившись глазами с Анной. Это признак честности. Иногда.

– Я тоже. А еще я помню, как ты тогда испугалась. Почему?

– Ну вы же видели татуировку. Вот поэтому.

– Расскажи про татуировку. Когда, где и почему ты ее сделала?

– В мае в одном салоне в центре города, я как раз вернулась из Мексики. Почему? А почему некоторые люди сегодня сплошь зататуированы? Это модно. Как бы это лучше сказать, я сделала себе подарок на выпускной.

– А почему именно колибри?

– Мне они всегда сильно нравились, никакого глубинного смысла. Я хорошо рисую, вот и придумала эту картинку, пошла с ней в салон, они оценили работу и через две недели набили мне картинку. Чего тут особенного?!

– Знаешь ли ты, что «Уицилопочтли» означает «тот, у кого колибри в левой руке»?

– Знаю, благодаря поездке в Мексику.

– И тем не менее ты хотела именно такую картинку?

– Тут ведь двойственный смысл. Просто тогда она казалась клевой. А зачем вы все время спрашиваете? Как моя татушка связана со всей этой историей? Мне и без того страшно, у меня постоянное ощущение, что где-то зарыта собака, про которую я ничего не знаю, но за которую вы упечете меня в тюрягу за убийство Рийкки, Вели-Матти и того третьего мужика.

– У тебя есть украшения на ацтекскую тематику?

– Вообще нет.

– Но ты пользуешься украшениями!

– Да, но не ацтекскими.

– Ты покупала в Мексике украшения?

– Вот этот браслет, – сказала Вирве, подняв руку. – Больше ничего.

– Входишь ли ты в какую-нибудь религиозную группу?

– В евангелическо-лютеранскую церковь Финляндии. Правда, собираюсь выйти из нее.

– А Йере?

– Выходить не собирается.

– Он интересуется ацтеками?

– Точно нет. А кто может интересоваться? Вся эта компания – слетевшие с катушек сумасшедшие.

Вирве замолчала. И вдруг она поняла смысл своих слов.

– У жертв обнаружены ацтекские символы, так? – спросила она.

Анна кивнула.

– Я догадалась. У меня появилось предчувствие, когда вы впервые спросили у меня про ацтеков. Что у них найдено? Можно мне знать?

– Украшение с изображением Уицилопочтли.

– Кто-то пытается меня подставить.

– Кто это может быть?

– Ни малейшего понятия.

– И почему?

– Понятия не имею.

– Подумай. Сколько человек знают про твою картинку?

– Да все знают. Точнее, все, с кем я общаюсь. Летом она была постоянно на виду, люди обращают на нее внимание, пару раз совсем чужие подходили и спрашивали. Наверное, весь город знает про ту странную девушку, что сидит целое лето на террасе «Пингвина» с колибри на левой руке.

– Уицилопочтли, – сказала Анна.

– Именно.

– Йере тоже знал историю про татуировку Вирве. Поэтому, когда мы начали спрашивать про ацтеков, он испугался, что она и есть убийца, – сказал Эско за общим столом.