– Выдры пойдут вперед вместе со всеми. И ты пойдешь.

– Выдры пойдут назад, – продолжая улыбаться, возразил Култ. – И если злые духи не отняли у тебя разум, вождь, ты уведешь обратно все войско, пока Волки не изглодали его косточки.

Растак заранее знал, как ответить. И знал, что придется сделать на страх остальным, если Култ заупрямится. Беда племени, коли его вождь умом недалеко ушел от своего предка куля. Если бы вождь Выдр, вместо того чтобы сразу рубить сплеча, пошушукался с другими союзными вождями – пришлось бы уступить. Всем – да. Но не одному.

– Что ж, мы повернем назад, – сказал Растак. – Нам придется это сделать, как только мы перебьем малодушных союзников, потому что после этого у нас не хватит воинов для победы. Но перебить трусов – хватит. – Он возвысил голос, позволив зазвучать распиравшему его гневу: – Клянусь Матерью-Землей, мы это сделаем прямо сейчас!

Несколько долгих мгновений Култ боролся с собой, явно размышляя, что сейчас благоразумнее: дать ярости взять верх и попытаться проломить Растаку голову – или подчиниться, надеясь на благополучный исход душой и не веря в него разумом? Наконец он кивнул и перестал играть палицей:

– Выдры пойдут вперед.

* * *

Растак ошибся: Юрик не любился с супругой под пологом, а стучал зубами и пытался устроиться так, чтобы к утру не превратиться в продукт глубокой заморозки. Днем во время марша вспотел на солнышке – и вот на тебе! Мокрая подкладка чертова комбинезона упорно стремилась превратить его в ледяную сосульку. Одно дело вывалиться в этом самом комбинезоне из распахнутой дюралевой дверцы, лечь на поток и пятью минутами позже уже тащить парашют на укладку – совсем другой коленкор пытаться спать в криогенных условиях. Овчинный тулупчик, надетый поверх синтетической оранжевой дряни, помогал слабо. От полога был толк только в том смысле, что небольшой запас воздуха под ним, нисколько не согревшись, нестерпимо провонял кислой овчиной.

Сначала все же удалось поспать самую малость. Потом начала кусать блоха, неведомо как перебравшаяся с тулупа под комбинезон. В конце концов насекомое удалось уничтожить, а может быть, оно само отстало, поужинав. Вот тут-то и навалился холод. О том, чтобы двигаться, со сна было страшно и подумать; лежать без движения оказалось невозможно. По деревенеющей коже словно водили в нескольких местах кусками антарктического льда – медленно, с садистским наслаждением. Пытаясь сохранить в себе хоть немного тепла, Юрик скорчился вроде эмбриона и поместил коленки за ушами. Это помогло ненадолго. К середине ночи его колотило с такой амплитудой, что проснулась Юмми.

Нежные объятия не согрели мужа. Оказывается, любимый человек совсем не умел ночевать в зимнем лесу! Эта его странная одежда… Кто ж не знает: зимой надо надевать меха на голое тело, а если уж спать вдвоем на снегу, так только голыми под двойной овчиной, грея друг друга! Неужели в Запретном мире не ведают таких простых вещей?..

– В-в-вв-в-в… – тянул безостановочно Юр-Рик и дребезжал зубами.

Попытку раздеть его он принял так, словно его как минимум собирались оскопить. Глотая слезы обиды, Юмми обняла мужа со спины, прижалась к нему всем телом, досадуя на себя за то, что она такая маленькая и худая. Растак ни за что не позволит развести костер, нечего и просить. Любимый не послушал ее увещеваний и до утра будет мучиться, но уж замерзнуть насмерть она ему не даст…

И Юрик промучился весь остаток ночи – рассвет же оказался еще хуже, но уже в ином роде. Когда вокруг внезапно заорали, затопали, захрустели задубевшими на морозе шкурами и кто-то тяжелый, хрипящий повалился прямо на полог, Юрик, уже решивший было, что ни за что не встанет, пусть убивают, против воли был вынужден выползать из-под рухнувшего сверху тела. Сотрясаемый крупной дрожью, он еще не успел ни увидеть чужих стрелков, ни понять, отчего поднялась такая суматоха и что орет Растак, как его правая рука ощутила удар между локтем и запястьем. Серое гусиное оперение дошло до самого рукава, толстое же древко с тяжелым наконечником вышло насквозь и окрасилось под цвет комбинезона.

Во-первых, Юрик удивился. Такую толстую деревянную дрянь ему еще ни разу сквозь руку не просовывали. Сделано это было кем-то весьма навострившимся в подобных упражнениях. Во-вторых, было больно, и чем дальше, тем становилось больнее. В-третьих, что уже совсем не понравилось Юрику, вдоль древка стрелы брызнул алый фонтанчик, помедлил и забил безостановочно.

В вылазке богатырь Юр-Рик, понятно, участия не принимал, а обессиленно сидел на запачканном снегу и подвергался врачеванию. Юмми отломила наконечник и вытащила стрелу, отчего Юрик зашипел и заругался не по-здешнему, а фонтанчик крови забил сильнее. От таких ран самые сильные мужчины истекают кровью в считаные минуты. Торопясь, Юмми через голову стащила с мужа тулуп, одним махом ножа распорола рукав странной нездешней одежды, показала, где надо временно пережать главную кровяную жилу. В одну минуту хороший, совсем новый заплечный мешок лишился лямки, и кожаный ремешок туго обвил пробитую руку выше локтя. Теперь уже можно было не так спешить, но Юмми не могла и не хотела передохнуть. Муж мерзнет! Все, что было в мешке, полетело на снег как попало. И только когда рану любимого сдавила лыковая повязка с жевком ивовой коры и пучком сухих трав, собранных знахарками еще летом, когда был отрезан пропитанный кровью рукав и муж с великими предосторожностями был вновь облачен в тулуп, Юмми перевела дыхание. И сейчас же вновь засуетилась, собирая в мешок дорожные пожитки, счищая со съестных припасов обильно политый кровью снег, упрашивая мужа хоть что-нибудь поесть…

Дрожь не прекращалась, но веки тяжелели – Юрика начало клонить в сон. «Литр, наверно, крови потерял, а то и больше, – отстраненно думал он, через силу жуя навязанную ему благоверной мерзлую лепешку и кусок резинового мяса. – Ну и ладно… Только уж я никуда отсюда не пойду, присылайте за мной вертолет…» В эту минуту он парадоксальным образом верил, что вертолет непременно где-нибудь найдется, что аборигены в общем-то нормальные люди, разыгрывающие для своего удовольствия какой-то затянувшийся спектакль. Ну не вертолет, так хотя бы снегоход…

Косолапо проминая снег, явился Витюня с двуручным кладенцом на плече, потоптался, покряхтел и, сообщив, что вождь велел выступать, хамским образом вернул к реальности. Юрик хотел обругать его, но сумел только застонать жалобнее, чем обычно, и, зажмурившись изо всех сил, попытался встать. Кружилась голова – но получилось. И по-прежнему не унималась дрожь.

Растак и сейчас не позволил развести костры – нет времени! С убитых снимали обереги – позже они лягут в могильный курган вместо тел. Иной из безнадежных раненых сам просил не оставлять его умирать на снегу, а милостиво добить топором или палицей и сохранить оберег, чтобы не стать отлетевшей душе обиженным бесприютным духом. Под бормотанье Ер-Нана, взывающего к духам, под хриплую величальную песнь тех, кто подошел проститься, палица Култа разила безотказно. Раненным легко предстояло продолжать поход своими ногами – без охраны их теперь назад не отправишь. Для неспособных идти, но раненных несмертельно, наскоро вязали волокуши – еще жила надежда, что их не придется бросить. Что ж, был один неудачный бой, вернее, даже стычка, – была и осталась в прошлом. Кто вспомнит о ней, когда племя будет славить войско, вернувшееся с победой? Дверь Волков близка! Впер-р-ред!..