— Ладно, — сказал Мафусаил с неохотой, —моему мечу приходится чаще ночевать в моей руке, чем в ножнах, потому чтокто-то должен защищать пахарей, раз они себя не могут.

— Могут, — поправил Ламех, — но никто насвете этого не делает лучше, чем ты. Нужно тысячу вооруженных пахарей там, гдетебе достаточно только появиться. Половина пахарей поляжет, а ты отделываешьсяцарапинами да ссадинами. Потому не выпускай меч, Мафусаил! Мы все просим тебяоб этом… А сейчас, отец, я бы хотел поговорить с тобой о деле весьма необычном…

Мафусаил насторожился.

— Необычном? Я и так занимаюсь не совсем обычными.

— Это еще необычнее, — заверил Ламех.

— Говори!

Ламех вздохнул, повозился в кресле, указал отцу место налавке под стеной.

— Сядь, прошу тебя.

Мафусаил с неохотой сел, в нем бурлила энергия, требующаякуда-то бежать, прыгать, вскакивать в седло скачущего мимо коня, рубить иповергать, но заставил себя смотреть в лицо чем-то очень смущенному ирасстроенному Ламеху.

— Говори, — повторил он и добавил,усмехнувшись: — Говори, мудрый сын мой.

Ламех мялся, отводил взгляд, Мафусаил помалкивал, видно же,что Ламеху почему-то неловко, словно должен сперва признаться в чем-топостыдном, но без этого, похоже, разговор не получится, наконец Ламех сказалхмуро:

— Мафусаил, мой дед, а твой отец, был праведником.Настоящим праведником, за что его и взяли живым на небо… Боюсь, что это плохойзнак.

Мафусаил удивился:

— Почему? Разве ему там плохо?

Ламех поморщился.

— Еноху-то не плохо…

— Ламех, — потребовал Мафусаил, — говорияснее. Я человек меча, меня сложные обороты речи утомляют.

— Да куда уж яснее, — проворчал Ламех. —Недобрый знак вовсе не для Еноха.

— А для кого? — спросил Мафусаил в лоб.

— Для нас, меднолобый, — ответил Ламехраздраженно. — Кроме Еноха, я не вижу людей, кто так же строго шел бы попути, указанному Господом. Даже я погряз в чревоугодии и сластолюбии, а ещегрешен в… впрочем, это не важно. Ты пока еще чист, хотя я еще не виделправедника с обагренным кровью мечом. И потому я прошу, чтобы ты дошел до краяземли и поговорил с Енохом…

Мафусаил охнул, вскочил с лавки.

— До края земли?

— Да.

— И что… там встречу Еноха?

— Там смыкается небо и земля, — напомнилЛамех. — Там вообще можно взойти на небо.

— Я должен туда взойти?

— Думаю, — ответил Ламех поспешно, — этого непонадобится.

— Почему?

— Енох сойдет к тебе.

Мафусаил проговорил ошарашенно:

— Но даже… если я доберусь… что я должен спросить?Кроме, как дела, как живешь?

Ламех невесело усмехнулся.

— Для этого я бы тебя не посылал. Я не праведник, но я,возможно, мудрейший из живущих. И чутье у меня, как у собаки, что за суткичувствует землетрясение. Тревожно мне, отец! Человечество извратило путиГоспода. Сыновья племени Сифа вопреки запрету Господа начали брать в женыдочерей из племени Каина, а это окончательно нарушило и без того не слишкомбезупречную чистоту нашего рода…

— Знаю, — буркнул Мафусаил, — но что делать?За одним трудно проследить, но за тысячами тысяч?

— Уже не призывают имя Господа, — продолжал Ламехневесело. — Каждое племя создает своих богов, приносит им жертвы… кровавыежертвы! Даже людей. А это оскорбление Творцу.

Мафусаил кивнул.

— Знаю. Видел. Что я должен спросить?

— Узнай наше будущее, — попросил Ламех. — Чтонас ждет? Я не верю, что Господь, покаравший Адама за один-единственныйпроступок, потерпит столь великие преступления… Нас ждет большая кара, отец!

Мафусаил медленно наклонил голову.

— Да, наверное. Нечто такое витает в воздухе.

— Узнай, — сказал Ламех настойчиво, — можноли как-то избежать кары? Можно ли как-то исправиться, встать на путь истины?..Я не знаю, как это сделать! Людей уже не переделать, слишком погрязли впреступлениях… Вообще узнай побольше. Это важно не для нас, не для нашегоплемени… это уже для спасения человечества!

Голос его прерывался, Мафусаил с изумлением увидел в глазахЛамеха слезы. Сердце начало стучать чаще, наконец-то тревога Ламеха передаласьи ему, нахлынул страх, что не сумеет справиться с таким тяжелым заданием.

Он поднялся и, преодолевая себя, заставил сказать твердо:

— Я дойду до края мира или умру по дороге! Но не свернуи не отступлюсь.

Ламех подошел к нему, глядя снизу вверх. Мафусаил обнял сынаи поцеловал в макушку. Все-таки это его сын, его гордость. А то, что не умеетдержать меч в руке, не такой уж и недостаток. Зато умненькое дитя.

Азазель, весь в багровом огне, сложил крылья и рухнул наземлю в трех шагах от Лилит. Она вскочила в испуге:

— Кто ты?

— Собрат, — ответил он, разглядывая ее во всеглаза.

— Ты? — не поняла она, смерила взглядом егомогучее тело, сплошь из оранжевого огня, могучие крылья, от которых струилсяпурпурный свет, заглянула в его широко расставленные глаза червонного золота,повторила: — Ты?

Азазель сел перед ней на камень, крылья сложились за егоспиной с мягким шуршанием. Голос старшего ангела был суров и немножконасмешлив:

— Но разве мы оба не отказались поклониться существу изглины?

— Ты… ты отказался тоже?

— Да, но твой поступок выше, — сказалАзазель. — Я отказался поклониться Адаму, ибо я из высшей, огненнойстихии. А ты отказалась, ибо ты с ним ровня. Тебе было труднее, и я преклоняюперед тобой свои крылья.

Она ощутила, что ей приятны его слова, но все же чувствоваланевольный страх перед огненным ангелом, что пришел к ней вот так, явно жетайком от Всевышнего. Сдерживая дрожь, с гордостью подняла голову. Ее глазавстретились с его горящим взором, она спросила с подозрением:

— Ты зачем-то пришел?

Он развел руками, огромными и могучими:

— Не знаю зачем… Просто потянуло увидеть существо, чтоосмелилось не подчиниться самому Творцу.

— Ты сам таков.

— Я же сказал, хоть мне было нелегко… но ты — тывовсе… просто не знаю, что в тебе за мощь. Я и то едва-едва решился. Ведьмногие ангелы роптали, я один отважился возразить… А ты, выходит, сильнее всехангелов!

Лилит ощутила, как ее сердце бьется все сильнее. Кровьприлила к щекам, мочки ушей защипало. От слов ангела, пусть это просто лесть,ее спина выпрямилась, словно сама по себе, копна черных волос свободно упала,щекоча кончиками поясницу.