И пятого числа Айвен присылает тебе ответ:

Я погружаюсь в финансовый хаос ваших с Филом счетов: твой муж профукал свои авторские отчисления и трастовый фонд (уж очень не любил работать), а вот Айвен оказался умнее. Родители вам не помогали, поэтому вы повадились обращаться в «Айвен банк», и этот дом на самом деле не твой. На договоре ипотеки его имя. Твой дом пропах увядшими лилиями и потом Айвена.

Мой телефон жужжит; хоть бы это была ты. Но сообщение от Оливера: «Наблюдаю за тобой, друг мой. И не впечатлен зрелищем…»

* * *

Дни идут, тебе все хуже, ты и правда попала в секту. Я захожу в «Пегас» рано утром и жду тебя, читая «Девочек», — не могу дождаться, чтобы рассказать тебе о сектах. Наконец ты появляешься в кофейне. Однако не рада меня видеть.

— Джо, я спешу.

Я закрываю книгу.

— Ясно, — говорю я. — Ты читала?

Ты мотаешь головой и не спрашиваешь, как у меня дела, как мои коты, и будто даже не слышишь песню Боба Дилана, звучащую из колонок. Ты указываешь на прилавок.

— Мне правда нужно бежать… Знаю, ты хочешь поговорить, только я…

— Понятно.

— Здесь не место для беседы, а дома настоящий бедлам.

Правильное слово, Мэри Кей. Бедлам.

— Погоди, — говорю я, — один вопрос… Как Номи? Надеюсь, у нее все хорошо. Первые несколько недель ей будет тяжело…

Я уже знаю, что у Номи проблемы. Она сообщила в «Инстаграме», что не поступает в университет, а возьмет год перерыва ради стажировки у дяди Айвена в Денвере. И тошнотворный хештег: #СлушайСвойРазум.

Однако ты не говоришь о неверном решении Номи. И не смотришь мне в глаза.

— Очень мило, что ты о ней волнуешься. У нас правда все хорошо. Справляемся. Всё под контролем.

Да уж, Мэри Кей. Это ты под контролем у Айвена, и Суриката тоже, а ты покупаешь три латте (ни одного для меня) и прощаешься совершенно бесстрастным голосом: «Пока, Джо!» Акулы двигаются стремительно, а Суриката плывет по течению. Формально она взрослая, хотя ей всего восемнадцать, и кто-то должен сказать ей не принимать судьбоносных решений, переживая горе. «Айфоны» убили романтику, превратив нас в ленивых извращенцев, а теперь нас убивает «Аймужик».

* * *

Три дня спустя тебя словно поглотила тьма. Я для тебя больше не существую. Я перестал выходить из дома. Оливер за меня так «беспокоится», что прислал мне чизкейк через службу доставки, будто один чизкейк компенсирует тысячи долларов, которые я на него потратил.

Я много раз включал песню «Аллилуйя», пытался тебя возненавидеть, пытался видеть в тебе только женщину, трахавшую Фила у меня на глазах, трахавшую сводного брата собственного мужа и не сумевшую вовремя понять, с кем трахается лучшая подруга. Я пытаюсь вычислить, что ты находишь в этих мужчинах. Умирает твоя крыса — ты набрасываешься на его брата. Знаю, тебе промыли мозги. И все же не могу о тебе не думать. Не могу тебя не любить.

Я пишу тебе сообщение: Привет!

Ты отвечаешь: Привет!

Пишу еще одно сообщение: Мне позволено признаться, что я по тебе скучаю?

Ты не отвечаешь мне долгие одиннадцать минут (часы, да пошли вы!), я чувствую себя глупее некуда, и мне, может, надо просто убить твоего деверя, потому что такой глупец заслуживает сгнить в тюрьме за свою глупость.

А потом в мою дверь стучат, и это ты.

— Привет.

На тебе мешковатое платье, которого я никогда не видел, и оно белое, как сектантская ряса.

— Привет, — говорю я, — входи.

Ты входишь молча, не обращаешь внимания на музыку, не улыбаешься своей лисьей улыбкой и не льешь свои лисьи слезы. Твои глаза не горят. Ты здесь, но я не знаю, кто ты, и ты точно не сядешь на мой красный диван, и твои губы шевелятся. Я проследил твой взгляд.

— Мэри Кей, ты что, считаешь красные предметы?

— У тебя много красного, Джо. Ты превращаешь весь дом в красное ложе?

Да.

— Нет, просто люблю красный цвет.

Ты киваешь. Ты еще здесь, ты знаешь, что я солгал, и это, как ты заявляешь, многое обо мне говорит, — так и есть. Потом ты поджимаешь губы.

— Ты не можешь сделать красным весь мир. То, что ты сделал, отвратительно, Джо. Ты вел себя как собственник.

— Ого. Это еще откуда?

Ты пожимаешь плечами. Я и сам знаю, откуда. Ты наслушалась Айвена.

— Послушай, — говорю, — ты сейчас в агонии. Но хотя бы взгляни на меня. Это же я. Я люблю тебя.

Ты закрываешь глаза.

— Ни слова о любви, Джо. Между нами только физическое влечение. Только чувства.

Ты действительно стала адептом секты, хотя твоей вины в этом нет. Секта появилась у тебя на пороге, пробралась в твой гребаный дом, а ты в долгу перед ее лидером. И все же ты где-то там, внутри, и я должен до тебя достучаться.

— Не пойми меня неправильно, Мэри Кей, но как там твой надсмотрщик?

— Что ты сказал?

Слова рвутся из тебя наружу, ты защищаешь монстра: он всего лишь за тобой приглядывает, а вот я не должен втягивать его в наши дела — ты прячешься от меня, говоря о нем. И ты не сомневаешься, что я никогда не планировал тебя использовать. Я держу удар.

— Я тебя никогда и не использовал, Мэри Кей.

— Неужели? Не ты ли торчал у меня дома, зная, что у меня недавно умер муж? Не ты ли заскочил ко мне с туалетной бумагой и дожидался, пока все уйдут? Не ты ли мешал мне остаться одной, чтобы я не успела собраться с мыслями и не начала думать? Не ты? Не припоминаешь?

— Мэри Кей…

— Я запомнила все именно так… — Твое «я» сейчас означает «Айвен», а он хуже покойного Стива Джобса, и он стремится завладеть самым важным в мире личным местоимением и всем, что делает тебя тобой. — Ладно, Джо. — Ты никогда так не говоришь. — Я пришла не за тем, чтобы с тобой воевать. — Как раз за этим. — Я пришла, чтобы призвать тебя к ответу за твое поведение, которое навредило мне и сбило меня с пути, независимо от твоих намерений.

«Комната шепота» прямо под нами, а ты в секте, и ты плохо питаешься, он морит тебя голодом, это часть его схемы по промывке мозгов, и я хочу уберечь тебя, спасти тебя. Я тянусь, чтобы тебя обнять; ты отстраняешься.

— Я не обязана тебя выслушивать и заботиться о тебе… — Верно, мы с тобой заботимся друг о друге. — Да, я испытываю к тебе чувства… Но чувствам доверять нельзя.