— Что ж, — молвил Николай. — Под таким соусом и залежалый «Фонтан» уйдет со свистом, не то что новинка.

Одесса.

Воронцов держал в руках лист бумаги так, как держат ядовитое насекомое. Двумя пальцами, отведя локоть в сторону и боясь укуса. Когда же письмо упало на пол, граф не нагнулся, чтобы его поднять. Впервые со времени ранения у него кружилась голова. Он сделал несколько шагов и оперся руками о стол.

«Прошу прощения, что сообщаю вам об этом, — писал московский почт-директор Булгаков, старинный приятель Михаила. — Но княгиня Вяземская, вернувшись с юга, повсюду распространяет сплетни относительно поэта Пушкина, кои замыкают в себе и имя вашей супруги».

Воронцов сглотнул. Его рука легла на колокольчик. Вошедшему лакею приказано было позвать ее сиятельство. Когда Лиза вошла, муж на нее не смотрел.

— Какие основания, сударыня, есть для толков о вас? — Он не справился с хрипом в голосе.

Графиня увидела листок, подняла его пробежала глазами. Ноги у нее подкосились. «Если упадет в обморок, значит, виновата», — почему-то быстро подумал Михаил. Лиза дошла до кресла. Но не села в него, а продолжала стоять, беспомощно держа письмо в руках.

— Как это? — переспросила она. — Как возможно?

— Задайте этот вопрос подругам, которых вы выбираете, — ледяным тоном отозвался муж.

Графиня вскинула на него глаза. До сих пор ей не приходило в голову, что и он может ее в чем-то винить. Казалось естественным, попав под удар людской молвы, поддерживать друг друга. Но нет, Михаил смотрел на дело иначе.

— Или вы мне сейчас же рассказываете правду, или немедленно собираете вещи и уезжаете отсюда.

Лиза не поверила своим ушам.

— Какую правду? Что я сделала?

Он стоял к ней спиной, и женщина была рада, что не видит его лица.

— Я был готов поверить, что вы дали ему деньги на побег по глупости и доброте душевной. Но я не предполагал…

— Миша, ты отдаешь себе отчет!

Воронцов повернулся. Его холодное спокойное лицо дышало гневом. Ни один мускул не исказился, даже губы не дрожали, как бывало, когда он сердится.

— А вы, сударыня? Вы отдаете себе отчет в том, что произошло?

Положа руку на сердце — нет. Графиня еще не понимала, не могла понять всей глубины несчастья, разразившегося над их головами. Он ей не верил.

— Я требую от вас немедленного отчета во всех ваших действиях, — сухо отчеканил муж. — И потом решу, как с вами поступить. Но прежде чем вы уйдете, я хотел бы, чтобы вы знали. Деньги, которые вы дали этому человеку, он проиграл в тот же вечер в карты. А имя женщины, доверившейся ему, сделал достоянием гласности. Не могу не одобрить ваш выбор.

Михайловское.

— Как ты смеешь в таком тоне говорить с отцом?! — Сергей Львович вскочил и замахал на сына руками. — Ты сам под надзором и хочешь, чтобы с нами сделалось то же!

Пушкин не выдержал и также подпрыгнул с места. Его приезд в Михайловское поначалу всех обрадовал. Родители отнеслись к несчастьям сына с состраданием. Правда, ни о чем не расспрашивали. Боялись. Только выказывали опасливую нежность. Но вскоре все переменилось. Поэт узнал, что псковский губернатор Адеракс возложил на отца позорную обязанность вскрывать корреспонденцию ссыльного. Тут прискакал повидаться Левушка, и хлопушка взорвалась.

— Ты проповедуешь брату атеизм! Его тоже сошлют! К татарам, в крепость, на Кавказ! — Сергей Львович был человек полный и болезненный, почти без волос и с рыхлым, водяночным животом. Он и обликом-то своим вызывал у сына брезгливость. Когда же начинал сердиться и брызгать слюной, вовсе терял остатки достоинства.

— Вы взяли на себя должность шпиона! — воскликнул поэт, лихорадочно потирая руки и расхаживая по комнате. — Это низко. У вас в столе, я знаю, письмо ко мне князя Вяземского. Отдайте! Куда вы его запрятали?

— Ах, вот как вы заговорили! — Сергей Львович воздел руки к небу. — А куда бы вы поехали, если бы мы не согласились вас принять? Извольте жить в моем доме по моим правилам!

Пушкин не мог уже сдерживаться.

— Не вы меня приняли! А царь меня сюда послал! Не хотите, я напишу императору, пусть приютит в любой из своих тюрем!

Сергей Львович подскочил, как на иголке. Этот сумасшедший чего доброго и правда напишет! На высочайшее имя! И тогда уж точно всех в крепость. Всех, всех!

— Вы безбожник! Ослушник! — Перепуганный помещик заплакал и закричал. — Губите нас с матерью! Хотите, чтобы мы от вас совсем отреклись!

Не зная, что сказать, и чтобы ничего не сказать, Пушкин стремительно поклонился и выбежал из комнаты. У крыльца ему всегда держали оседланную лошадь — старую, пегую, с провалившимся хребтом. Он вскочил на нее и ударил пятками в бока. Кобылка нешибко потрусила по аллее. Большой сосновый лес примыкал к имению со стороны Святых Гор. Проехав по нему с версту, поэт успокоился и решил вернуться. Разговор нужно было довести до конца. Мало ли кто и что ему напишет. Нельзя, чтобы корреспонденция попадала в чужие руки.

«Но ведь это подло, послушайте, сударь!» — мысленно пытался он убедить отца. Но когда вступил на порог, услышал из-за двери такое, от чего волосы встали дыбом.

— Лев, я запрещаю тебе знаться с этим чудовищем, с этим выродком!

Голова у Пушкина закипела и, не дожидаясь продолжения, он со всей силой толкнул дверь.

— И это вы называете родительским долгом! Клянусь, если у меня когда-нибудь будут дети, я вас к ним на версту не подпущу! Говорю вам в последний раз: отдайте бумагу, до меня касающуюся! Иначе я… иначе я…

Вид у Александра был страшный. Волосы торчком, галстук под правым ухом, руки крутились перед лицом старика, как мельница.

— Помогите! Убивают! — завопил тот, бросаясь в двери. — Ополоумел! Хотел меня бить! Замахнулся! Мог до смерти зашибить! Родного отца!

Пушкин выскочил в другую дверь и как ошпаренный понесся по дому, сметая старенькую ганнибаловскую мебель. Мать в ужасе зарыдала. Левушка бегал за отцом, крича в лицо попадавшейся дворне:

— Все в порядке!

К счастью, кобылка мирно щипала горицвет. В мгновение ока всадник оказался на ее больном хребте и дал шенкеля. Дорога до Тригорского по липовой, потом по еловой аллее, дальше через лес. Соседи всегда дома. Приютят. Прасковья Александровна вышла на крыльцо. Что за чудо! Что за нежная душа! Может ли обитать в провинции такое сокровище?

— Слезайте, слезайте! Что с вами? — Уверенной рукой госпожа Осипова схватила лошадь под уздцы. — Право слово, я подарю вам коня. Эта кляча под вами издохнет!

Из окон уже высовывались ее дочери. Пять штук. Аннет, Нетти, Мари, Катиш и Евпраксия. Целый цветник. Не будь такие дуры — просто загляденье! Но мать, мать лучше всех.